Лекция
Это продолжение увлекательной статьи про роли человека в экономике.
...
использование новых знаний, полученных работником за счет фирмы исключительно в интересах фирмы; еще шаг — и будет введено «контрактное крепостное право»1). Об этом говорит сайт https://intellect.icu . Если человеческие качества (напомним: это не только рабочая сила, но прежде всего творческий потенциал, т. е. личностные качества человека) определены как частная собственность и, более того, капитал, то они (2) становятся отчуждаемы. Следовательно, их (3) можно продать (будь Пушкин сторонником теории «человеческого капитала», он бы, наверное, написал Оду в честь продажного вдохновенья... Не нравится? Но ведь теория человеческого капитала прямо утверждает, что гений и продажность — две вещи... совместные, более того, органично единые для современного человека. Во-вторых, легко выводится еще одно следствие: если человеческие качества есть капитал, находящийся в частной собственности, то его развитие и приумножение является частным делом каждого отдельного собственника. Задача государства состоит всего лишь в создании «гарантий прав [интеллектуальной] собственности» и «благоприятного инвестиционного климата». В результате приватизация образования и здравоохранения, культуры и спорта становится социально прогрессивной и теоретически вполне обоснованной. И напротив, трактовка человеческих качеств как неотчуждаемых свойств личности служит одним из теоретических оснований для обоснования необходимости развития культуры, образования, здравоохранения и т. п. как общедоступных сфер. В-третьих, трактовка человека как «капитала» прямо обусловливает и то, что мерой его развития и эффективности становится денежный доход, получаемый посредством рыночных трансакций с данным «капиталом». Отсюда несколько следствий. Первое: «качество» человека (ценность и самоценность Личности) с экономической точки зрения становится равно рыночной цене его «человеческого капитала» (отсюда еще одно любопытное следствие: если исходить из доктрины «человеческого капитала», то оказывается, что человеческие качества учителя из российской глубинки в сотни тысяч раз ниже, чем у успешного финансового спекулянта, а у миллиарда беднейших жителей человечества они вообще близки к нулю...). Второе: образование и другие формы «инвестиций в человеческий капитал» должны быть нацелены на формирование максимальной рыночной ценности этого «капитала», следовательно, ориентироваться, прежде всего, на конъюнктуру рынка (отсюда практическое следствие: качество образования и вуза, его давшего, определяется зарплатой выпускника...), а не на свободное и гармоничное развитие личности. Эту цепочку следствий легко продолжить. Наконец, и это очевидно, трактовка человека как носителя «человеческого капитала» в применении к наемному работнику «окончательно» снимает проблему эксплуатации: становится «очевидно», что в современной экономике происходит не более чем взаимодействие (конкуренция, социальное партнерство) двух видов капитала. Все разговоры о противоположности интересов (стратегических, долгосрочных) труда и капитала в этом контексте становятся «пережитком прошлого». Но вот что-то этот пережиток не хочет уходить из практической жизни... Сказанное, однако, не следует понимать как отрицание возможности использования термина «человеческий капитал». Напротив. Авторы стремились показать, что это закономерно появившееся в рамках mainstream ’a понятие, отражающее те превратные формы бытия человеческих качеств (прежде всего — креативного личностного потенциала), которые становятся особенно значимы с переходом к знаниеинтенсивной экономике и которые создает общая атмосфера тотальной маркетиэации. В этой обстановке господства рыночного фундаментализма (используем вновь термин Дж. Сороса) вышедшие на первый план креативные свойства человека будут объективно превращаться в частную собственность, которую корпоративный капитал будет стремится присвоить (или хотя бы использовать), надевая на творческую личность маску «капитала» и отрицая все формы неотчужденного развития человеческих качеств. Между тем от широты развития именно этих неотчужденных форм, от возможно более широкого развития творческого потенциала всех людей, независимо от их способности «инвестировать в самих себя», во все большей и большей мере зависит не только прогресс современного общества — в том числе и экономический, — но и сама его способность к прогрессу, а то и к выживанию. Феномен «человеческого капитала», стал едва ли не первым в чреде разного вида новых «капиталов» — интеллектуальных, культурных, природных и т. п. Что касается исторического первенства «человеческого капитала», то авторы не берутся утверждать наверняка (мы не занимались специальными историко-библиографическими изысканиями на эту тему) но логически он неслучайно занимает первое место. Именно подчинение человеческих качеств стало закономерным первым (но не последним) шагом капитала в область присвоения им не-экономических ресурсов. Если оставить в стороне природу как источник сырья, то прогресс капитала в XX веке уперся, прежде всего, в необходимость подчинения себе науки, образования и культуры, что и породило проблему Человека и капитала и феномен «человеческого капитала». Развертывание научнотехнического прогресса неизбежно генерировало совокупность глобальных проблем и среди них как едва ли не ключевые — экологические. Здесь в принципе должен был бы встать в полный рост вопрос развития Природы (как абсолютной предпосылки жизнедеятельности человечества и как культурной ценности) и можно было бы ожидать появления проблемы «природного капитала» как одной из наиболее актуальных. Но вот незадача: Природа как культурная ценность что-то плохо поддается приватизации и капитализации и потому категория «природного капитала», хотя и появилась, но так и не стала особенно популярной. Иное дело — неотчужденные общественные отношения людей как личностей, субъектов тех или иных форм общественного диалога. Этот феномен стал неизбежным практическим и логическим следствием развития человеческих качеств и капитал, естественно, не мог пройти мимо этой сферы, не превратив ее в объект своей экспансии. Так возникли проблема «приватизации» и капитализации социальных межличностных взаимодействий и понятие « социальный капитал ».
Итак, гегемония капитала на обозначенном выше этапе экспансии делает своим объектом и едва ли не большую часть сферы социальных связей, отношений и институтов, обозначая их термином «социальный капитал», который «вдруг» (в конце 1980-х первой половине 1990-х годов) оказался очень удобным и востребованным понятием.
Начнем с того, что первым импульсом для появления этого термина стало «открытие» в 1980-е годы прошлого века несколькими учеными феномена, не описываемого традиционными неоклассическими терминами и/или терминами нового институционализма — того, что, в частности, образно называют «доверительной распиской» (членство в группе, которое дает право на «кредит», в разных смыслах этого слова). Кроме известного еще с XVIII века феномена «доверия» (кстати, один из наиболее маститых авторов в этой тематике — Ф. Фукуяма — во многом сводит «социальный капитал» именно к этому феномену) в это поле были включены такие явления как дружба, членство в добровольных организациях и обществах, семейные и другие некоммерческие связи, а также особая (о том, какая именно — ниже) роль социальных структур. Получилась некая весьма аморфная совокупность, которую, «естественно», тут же назвали капиталом, а прилагательное «социальный» появилось как бы само собой. Описывающие эту совокупность в предельно общем виде справочники и словари, делают «социальный капитал» поистине безграничным понятием: это институты, отношения и нормы, которые формируют качественно и количественно, социальные взаимодействия в обществе (определение Мирового банка). В профессиональных работах эта аморфность, однако, отчасти преодолевается, что позволяет несколько специфицировать данную категорию. Позволим себе для начала выделить ряд устойчиво повторяющихся феноменов, которые разные группы авторов относят к «социальному капиталу». Первый, очевидно бросающийся в глаза — доверие и связанные с ним феномены знакомства, признания, толерантности. Второй — социальные связи, контакты разного рода (перечень этих связей, встречающихся в разных работах, очень широк: семья, религиозные группы, сети выпускников, сообщества по национальному признаку, знакомства и т. п.) с выделением неформальных (то, что мы бы назвали «блатом») и чисто личностных (товарищество, дружба ит. п.). Третий — социальные структуры. С этим ситуация сложнее. Сделанный рядом авторов выбор таких структур показывает, что наиболее часто упоминаются различного рода элитные структуры (вплоть до закрытых бизнес-клубов и разного рода «саммитов» типа Давосского, о чем, правда, упоминают редко), но есть и работы, в которых речь идет о разного рода социальных сетях И/или добровольных организациях, структурах гражданского общества. Если же говорить о более-менее устоявших типах связей, выделяемых в литературе, то о них пишут авторы, делающие акцент на (1) внешних связях, также называемых связями преодоления (bridging) или коммунальными связями и/или (2) на внутренних связях — связях «склеивания» (т. н. bonding). Наконец — и это очень важный аспект — некоторые из зарубежных авторов отмечают, что отношения, описываемые понятием «социальный капитал» по преимуществу не-конкурентны1.
1 Отмечая этот аспект, мы хотели бы в то же время заметить, что акцент на преимущественно неконкурентном характере связей как одной из отличительных черт «социального капитала» для зарубежной литературы не характерен. Описывая по преимуществу именно не-конкурентные отношения, большинство авторов тщ ательно старается этого не замечать. И ведь у них это получается! Еще один вопрос: если верить неоклассике, то атрибутом рынка (и, следовательно, капитала) является конкуренция. Следует ли отсюда, что это (как и многие другие формы взаимодействия в капиталистической системе) — не-рыночный феномен? Или не-конкурентные отношения есть один из атрибутов рынка? В самом деле, почему бы не считать отношения солидарности одной из прогрессивных форм рынка и обеспечивать переход к рынку в России путем сворачивания конкуренции и развития солидарности? Глупость? А считать не-конкурентные отношения но своей природе рыночными — это что?
Для целей нашего исследования, однако, особенно важным будет иное деление зарубежных авторов. Первая и доминирующая группа — те, кто «социальный капитал» понимает сугубо коммерчески (или экономически в узком смысле слова), т. е. как те социальные параметры (как правило, это прежде всего доверие и знакомства в той или иной сети), которые могут бьггь использованы для получения дополнительной коммерческой (и иной) выгоды, или как заметил один из этих исследователей (М.Шифф) — являются аргументом производственной функции и/или функции полезности. Вторая группа — те, для кого он есть еще и феномен, описывающий особый (мы бы сказали — не типичный для рынка) круг отношений, в которых «социальный капитал» выступает как общественное благо. Это отношения «сотрудничества» (Патнэм, Брем и Ран), «оказания помощи и поддержки» (де Грааф, Боксман, Флап, Бурдье и Вакан) и т. п., которые способствуют «развитию коллектива в целом» (Томас), «с целью решения проблем коллективных действий» (Брзм и Ран). Иными словами, можно сказать, что последняя группа авторов в совокупности определяет «социальный капитал» как... систему отношений коллективизма, помощи, поддержки и взаимного сотрудничества с целью развития сообщества в целом. ...Приостановив анализ взглядов западных авторов и написав выделенную выше курсивом дефиницию, я (этот пассаж писал А. Бузгалин) едва не упал со стула: в самом деле, любой обществовед, заставший советские времена, знает, что это ничто иное, как... определение основного производственного отношения социализма в учебнике по политической экономии Академии общественных наук при ЦК КПСС1...
Оставим пока в стороне это неслучайное сходство и лишь запомним проведенное выше деление на две группы западных авторов: тех, кто акцентирует рыночный капиталистический эффект («капиталистическая» трактовка») и тех, кто рассматривает в первую очередь новый тип и характер общественных отношений («социальная трактовка»). Это деление принципиально важно для нашего дальнейшего исследования и потому мы уделили ему столько внимания. Если же суммировать общие подходы к исследованию социального капитала, содержащиеся в работах большинства известных нам авторов, пишущих о «социальном капитале» на Западе и воспроизводящих эти трактовки в нашей стране, то получится следующий набор характеристик:
• использование методологии позитивизма и потому выделение преимущественно эмпирически наблюдаемых черт;
• у многих (но не у всех) авторов - господство прагматического подхода, обусловливающее выделение, прежде всего, тех социальных связей и отношений, которые могут обеспечить прирост исходных ресурсов (в большинстве случаев - дополнительный денежный доход);
• выделение в качестве предмета исследования процессов, отождествляемых (в какой мере правомерно — это особый вопрос) с рыночными, капиталистическими отношениями;
• ориентация на выделение функциональных и иных связей, которые позволяют формализовать и квантифицировать выделяемые черты «социального капитала», неявное абстрагирование от связей, взаимодействий и аспектов исследования, не поддающихся математическому моделированию; • господство методологического индивидуализма в большинстве работ (исключение составляют немногочисленные авторы, включающие и анализ социально-групповых процессов)... Перечисленные выше параметры не выбиваются из типичного пейзажа «основного течения» современной экономической и социальной теории ни по предмету, ни по методу. Это позволяет, в частности, объяснить, почему едва ли не все известные исследователи «социального капитала» никогда даже не задаются вопросом о том, насколько правомерно называть совокупность подводимых под это имя явлений именно капиталом. Почему бы их не назвать, скажем, «социалом» — не-рыночной и некоммерческой социальной связью индивидов? Ответ на этот вопрос довольно очевиден: принадлежащие к mainstream'у авторы все, что производительно, как и вообще любую форму богатства, считают капиталом (ибо они как бы не знают никакой другой формы богатства), а то, что социальные связи могут быть производительны, знает всякий, кто использовал в целях собственной выгоды дружбу, кумовство, связи внутри национальных диаспор и т. п.
Впрочем, открытие «продуктивности» социального капитала также считают важным научным достижением, и не без оснований: теперь у экономистов есть несколько способов» при помощи которых можно посчитать экономическую эффективность товарищества, дружбы и семейных привязанностей, что (без всяких шуток!) весьма важно для всякого серьезного бизнесмена и менеджера. Для нас здесь, впрочем, важен не ответ, а вопрос. Задав его, мы ставим под сомнение не прилагательное, а существительное — самую суть феномена «социальный капитал». Мы ставим проблему: а капитал ли это? Можно, конечно, все, что так или иначе дает некий прирост богатства, считать капиталом. И это правильно с точки зрения неоклассического нарратива. Более того, даже спорящий с этим в принципе марксизм, подтверждает, что капитал, будучи в условиях капитализма всеобщей формой богатства, придает всем феноменам этого общества вид капитала. Вот только вопрос: а можно ли, например, считать капиталом (пусть и социальным) общественные связи, создаваемые добровольными и легальными организациями, постоянно и неуклонно проводящими деятельность (исключительно легитимную, мирную и демократическую) по:
• ограничению доходов собственников капитала и перераспределению их (в размерах до 50 %) в пользу беднейших слоев населения?
• национализации образования, здравоохранения, природных ресурсов, объектов инфраструктуры, телекоммуникаций и т. п.?
• развитию селективного регулирования экономики и увеличению даже не до 50 (как сегодня в скандинавских странах) а до, скажем, 70-80 % доли ВВП, перераспределяемой обществом (НПО, органами местного самоуправления и государством)?
А деятельность профсоюзов, органов местного самоуправления, социалистической, коммунистической и других левых партий, обеспечивших победу на президентских выборах в 1971 году Сальвадора Альенде, начавшего в Чили социалистические преобразования, была прогрессом социального капитала? Между тем, все эти явления в полной мере подпадают под то определение «социального капитала», которое принято на Западе: они являются формой общественной связи индивидов, обеспечивающих рост полезного эффекта — в данном случае, социального равенства и социальной справедливости. Так вопрос в современных западных исследованиях «социального капитала» никто не ставит.
И это неслучайно. Во-первых, mainstream названные процессы вообще не замечает, считая их незначительными маргинальными возмущениями на границах системы. Более того, mainstream вообще не хочет видеть ничего, что указывает на наличие иных, нежели рынок и капитал, феноменов в реальной действительности. А они есть. Во-вторых, прогресс социального равенства и справедливости принадлежащие к mainstream’y исследователи «социального капитала» вряд ли будут считать продуктивным актом, если это не вызывает рост прибыли корпораций или хотя бы рост ВВП страны. Фиксация такого подхода для нас важна, ибо соглашаясь с ним (в самом деле, называть капиталом, пусть даже и социальным, то, что не увеличивает денежное богатство, странно), мы можем провести то ограничение, которое сами по себе исследователи «социального капитала» проводят редко. Мы можем сказать, что «социальным капиталом* можно называть только те социальные взаимодействия, которые прямо или косвенно результируются в росте рыночного эффекта, в первую очередь — приросте денег, капитала. Все остальные социальные связи даже по аналогии называть «капиталом» не стоит, ибо в этом случае «социальном капиталом» окажется и вся совокупность отношений, формируемых в СССР под мудрым руководством Коммунистической партии и Советского правительства, а любое общество и любой экономический строй будет капиталистическим... (В самом деле, вряд ли ученые, стоящие на позициях экономического либерализма, согласятся с тем, что социализация экономики есть прогресс капитала, пусть даже и «социального»...).В этом случае та трактовка исследуемого нами понятия, которую мы выше назвали «социальной», выйдет из поля, обозначаемого понятием «социальный капитал» и это важный аспект, к которому мы еще вернемся. Итак, перед нами два подмножества явлений, обозначаемых понятием «социальный капитал»: (1) некие ранее не описывавшиеся экономической теорией формы социальных взаимодействий, включение в которые дает рыночный, капиталистический эффект и (2) формы социальных взаимодействий, которые дают не рыночный, а социальный эффект. Существенно, что эти два подмножества пересекаются. А теперь поставим вопрос: а какова природа этих социальных взаимодействий? Едина ли она для первого и второго подмножеств?
Гипотеза, которую авторы будут разворачивать и аргументировать в этом подразделе, состоит в следующем: отношения и процессы, обозначаемые термином «социальный капитал», являются par excellence некапиталистическими (и не-рыночными) феноменами, которые обретают форму капитала в силу всеобщности бытия и господства последнего в современных условиях. Эти некапиталистические отношения могут служить прогрессу преимущественно капитала («социальный капитал» первого вида) или общества («социальный капитал» второго вида). В первом случае включение и собственно капиталистических отношений является правилом, во втором — исключением. Прежде чем начать пояснять и аргументировать эти положения, позволим себе (в качестве одного из блоков гипотезы) акцентировать некоторые понятия, уже исследовавшиеся нами в книге. Будем считать: (1) рынком — форму только таких взаимодействий, субъекты которых независимы друг от друга; функционируют в условиях общественного разделения труда, преследуют цели максимизации дохода (имеющего в развитой рыночной экономике денежную форму или денежный эквивалент) и минимизации затрат труда, а также других ресурсов; взаимодействуют посредством отношений конкуренции; (2) капиталом — только такой процесс прироста общественного богатства по сравнению с исходным (процесс создания прибавочного продукта), в основании которого лежит частная собственность одних лиц на не-персонифицированные факторы этого процесса (в частности, средства производства, включая такие, как информация), а других лиц — на рабочую силу, причем собственник рабочей силы лично свободен и лишен какой-либо иной собственности; (3) иные феномены — не-рыночными и/или не-капиталистическими.
В частности, не-рыночными, будем считать отношения натурального хозяйства (производства и потребления продукции внутри одного хозяйственного субъекта); безвозмездного дарения и безвозмездной помощи; не-ориентированных на максимизацию частного эффекта сотрудничества и кооперации; сознательного распределения и перераспределения благ на основе непосредственно-общественного принятия решений исходя из социальных (гуманитарных, экологических и т. п.) критериев и т. п. К не-капиталистическим при таком подходе будут отнесены, например, процессы получение прибавочного продукта путем внеэкономического принуждения лично зависимых работников; или создание прибавочного богатства общества ассоциацией собственников общественных средств производства; или сотворение свободным креатором, работающим на основе гарантированного обществом обеспечения рациональных потребностей нового культурного феномена, передаваемого человечеству бесплатно, как общественное благо (научная работа сотрудника НИИ или университета в общественном секторе экономике); (4) переходными — всякие процессы, в которых противоречиво соединяются черты рыночных и не-рыночных (капиталистических и не-капиталистических) отношений. Достаточно очевидно, что в современных экономиках господствуют именно такие,переходные отношения: от 30 до 50 % ВВП развитых стран распределяется и перераспределяется по не-рыночным критериям на основе общественных, сознательно-вырабатываемых решений; многие работники являются собственниками акций, а высшие менеджеры соединяют в себе черты собственника капитала и наемного работника и т. п.; (5) что в классе переходных процессов можно, в частности, выделить, отмирание до-рыночных (до-капиталистических) отношений и генезис пост-рыночных (пост-капиталистических) в процессе эволюции рыночной капиталистической экономики.
В качестве основы для такого выделения будет использован известный в социально-философской литературе критерий прогресса: мера свободного гармоничного развития личности (его косвенным социально-экономическим измерителем может служить Индекс человеческого развития, а также ряд других показателей, используемых ООН и ЮНЕСКО для сравнительного анализа социального, гуманитарного и экологического развития стран). Соответственно, в том случае, если переход осуществляется от менее прогрессивных отношений, чем рынок (капитал), к рынку (капиталу), мы можем говорить об отмирании до-рыночных (до-капиталистических) отношений. В случае, если осуществляется переход от рынка (капитала) к более прогрессивным отношениям, мы будем говорить о генезисе пост-рыночных (пост-капиталистических) отношений. Понятно, что на основе дорыночных, рыночных, капиталистических, пострыночных и посткапиталистических отношений (а также и их переходных форм), формируются также и не экономические отношения (дружба, родство, землячество и т. п.), которые не могут быть прямо подведены под рубрики рыночных или нерыночных, капиталистических или некапиталистических. Именно такого рода отношения и пытаются подвести под рубрику «социального капитала», априори приписывая им рыночнокапиталистические свойства (которые они могут обретать, а могут и не обретать). Эти предпосылки доказательства сформулированной выше гипотезы, естественно, будут приняты далеко не всеми.
Радикально-правые сторонники свободного рынка и частной собственности не примут ни тезис об исторической ограниченности рынка и капитала, ни положение о том, что не-рыночные и не-капиталистические отношения могут быть более прогрессивны, нежели рынок и капитал. Они не будут отрицать, что возможна экономика с бесплатным образованием, здравоохранением и большим госсектором в промышленности, на транспорте, в энергетике, с селективным регулированием, с прогрессивным налогообложением и т. п. Но они скажут: такая экономика менее эффективна, чем экономика с минимальными госсектором и социальной защитой, а также невмешательством государства в процесс аллокации ресурсов. Тем самым они скажут, что есть такие формы организации экономики, которые мешают рынку и капиталу и, следовательно (это будет уже продолжением их логики) являются не-рыночными. Тем самым они волей-неволей вынуждены будут согласиться, что не-рыночные и некапиталистические отношения возможны, но лишь как менее эффективные. Запомним вывод о том, что в экономике могут действовать не-рыночные и не-капиталистические механизмы присвоения и отчуждения, аллокации ресурсов и распределения (перераспределения) дохода и др. Как ни странно, но гораздо резче к сформулированным нами выше предпосылкам отнесутся сторонники социальноориентированной и регулируемой рыночной экономики. Они напомнят известный тезис о том, что рынок и капитализм уже в XX веке существенно изменились и потому перераспределение государством значительной части ВВП есть развитие рынка (а не форм, переходных к пострыночным), что участие работников в собственности есть прогресс капитала (а не ростки посткапиталистических отношений) и т. п.
Авторы уже не раз полемизировали со сторонниками этих взглядов1, поэтому напомним только один аргумент, касающийся капитала. Если участие работников в собственности есть прогресс капитала, то почему бы тогда не перейти к собственности работников на средства производства (кооперативной, коллективной, коммунальной, муниципальной, федеральной и т. п.) как главной форме капиталистической организации экономики? Или же такой переход будет означать скачок «по ту сторону» капитала? Нам ответят: этот процесс может идти лишь до определенной меры, до тех пор, пока основой экономики будет все же оставаться частная собственность. И этот ответ будет абсолютно правомерен: в самом деле, до тех пор, пока новые формы (те же ассоциированные формы собственности) развиваются лишь в виде переходных отношений и как подчиненные по отношению к капиталу как таковому (отношению, в котором собственник и наемный работник отделены друг от друга), они (эти новые формы) могут служить укреплению капитализма. Если же новые отношения станут доминирующими... то мы окажемся «по ту сторону* капитала. Точно так же обстоит дело и с соотношением рыночного саморегулирования и сознательного регулирования. Итак, введение в анализ параметра исторического развития и перехода количественных изменений (например, нарастания регулирования) в качественные (переход «по ту сторону» рынка в нашем примере) позволяет нам аргументировать тезис о том, что наличие не-рыночных отношений может бьггь признано, даже если стоять на позициях, которые мы бы обозначил политическим маркером - как социал-демократические.
После этих предварительных замечаний мы можем вернуться к проблеме историкодиалектического исследования феномена, называемого «социальным капиталом». Что же скрывается за этим термином? Если мы рассмотрим первый подвид «социального капитала» (отношения, приносящие рыночный эффект), то окажется, что основанием для такого имени является способность этих отношений и общностей приносить прибыль тем агентам, кто умело использует их для своих частных целей. Итак, внешне все параметры соблюдены. Даже с точки зрения марксовой всеобщей формулы капитала (Д—Т—Д ) перед нами капитал. Более того, мы можем представить его формулу: Д —С—Д , где С — социальные связи и отношения. Эта формула, как выяснится ниже, несколько упрощена, но пока это не важно. С практической точки зрения она предстает в несколько циничном, но вполне понятном виде. У некоего агента X есть, скажем, 1 млн долларов, которые он хочет приумножить. 6 случае обычных вложений этот исходный капитал принесет, скажем, 10 % прибыли, т. е. 0,1 млн. Но если осуществить эти вложения, пользуясь протекцией однокашников по престижному Н-скому университету, то процент окажется выше, и наш агент X получит не 0,1, а, скажем 0,2 млн долларов прибыли. Соответственно 100 000 долларов в этом случае будут продуктом «социального капитала»1. Однако с точки зрения Маркса всеобщая формула капитала есть не сущность, но видимость капитала как особого историкоэкономического феномена. Под эту формулу подпадают и те формы, которые характерны и для «допотопного» (например, ростовщического и купеческого) капитала. Для нас эта «деталь» очень важна, ибо эти формы капитала, существовавшие задолго до капитализма, были классическим примером переходного экономического отношения. Возьмем в качестве примера следующую типичную для купеческого капитала эпохи российского позднего Средневековья сделку: купец покупает у помещика в Н-ской губернии некий товар, везет его в Петербург и продает другому помещику (или царскому двору) с выгодой2. Этот пример указывает на отношение, которое противоречиво соединяло феодальное по своей социально-экономической сути производство (производство, основанное на использовании лично-зависимого работника как продавцом товара, так и его покупателем, деньги которому принес опять же крепостной) и капиталистическое по форме обращение. Идем далее. Если принять предложенное нами ранее и в меру наших сил обоснованное определение капитала, то окажется, что в приведенном нами примере капиталистического социально-экономического отношения нет. Есть лишь его видимость (вполне реальная), т. е. перед нами как бы капитал, видимость капитала1. Теперь мы можем взглянуть на систему отношений, которые характеризуют «производство» социального капитала в современную эпоху и на этом основании ответить на вопрос, является ли производство «социального капитала» капиталистическим производственным отношением. Если мы посмотрим на процесс этого «производства» сквозь призму историкодиалектического исследования рынка и капитала, то окажется, что в данном случае мы имеем дело с классом явлений, которые по своим основным параметрам не принадлежат к атрибутам товарно-капиталистических отношений. Скрытые за термином «социальный капитал» отношения и процессы либо (а) существовали до и независимо от рынка и капитала, существуют при этой экономической системе и будут существовать после, либо (б) относятся к не-рыночным, не-капиталистическим (ниже мы постараемся доказать — в том числе и к пострыночным и посткапиталистическим) феноменам. Что касается подвида (а), то здесь все относительно просто. В самом деле, вряд ли кто-то станет оспаривать, что семейные связи, дружба, религиозная или национальная общность не есть порождения рынка и капитала. Впрочем, и здесь есть нюансы. Точно так же как станок (или даже кусок золота) по своей природе не капитал, а всего лишь некоторое технологическое устройство (или металл), так же и семья (остановимся в качестве примера на этой форме социальной связи) по своей природе есть способ воспроизводства рода Человек, а не средство получения прибыли.
Заметим: если мы приведенное выше логическое построение отрицаем, то тем самым мы утверждаем, что с точки зрения капитала и основанной на нем капиталистической общественной системы нет никакого различия между производством, основанном на
продолжение следует...
Часть 1 Глава 10 Человек и социум как функции капитала и как его предел: к критике теорий
Часть 2 10.2. Некапиталистические социально-экономические отношения или «социальный капитал»? - Глава 10
Часть 3 10.2.4. Феномены, скрытые за понятием «социальный капитал»:генезис нового класса отношений,
Часть 4 10.2.6. Новая реальность, скрытая за видимостью «социального капитала»: что было
Комментарии
Оставить комментарий
Политическая экономия (политэкономия)
Термины: Политическая экономия (политэкономия)