Глава 14 Социально-экономическая система СССР: природа, причины возникновения и кризиса

Привет, Вы узнаете о том , что такое социально-экономическая система ссср, Разберем основные их виды и особенности использования. Еще будет много подробных примеров и описаний. Для того чтобы лучше понимать что такое социально-экономическая система ссср , настоятельно рекомендую прочитать все из категории Политическая экономия (политэкономия).

14.1. Альтернативные взгляды на экономическую систему «реального социализма»

Откуда вышло наше современное общество? Это едва ли не самая мучительная проблема настоящего: и экономической, и социальной, и культурной жизни тех стран, которые еще недавно мы называли странами «реального социализма», добавляя к тому же, что этот социализм «развитой* и обещая, что в недалеком будущем он должен стать коммунизмом — обществом всеобщего счастья и благоденствия. Что это было? Обман, циничная ложь, иллюзии? Или реальный энтузиазм и порыв к новой жизни значительной части нашего общества? Ответы на эти вопросы далеко не просты.

Более того, они крайне важны для социально-экономической теории, для понимания того, как движется наше общество, ведь общество и экономика — это прежде всего люди. Люди, у которых есть интересы, цели, идеи... Безусловно, экономика — это не просто набор людей, это объективная система отношений, их связывающих. И для того, чтобы понять, каким было наше общество в прошлом, каким оно станет в будущем, и как осуществится этот переход, необходимо, прежде всего, обратить внимание на реальные, объективные, не зависящие от нашей воли и сознания социально-экономические отношения в их динамике, в их развитии от прошлого к будущему через настоящее. Попробуем систематизировать основные варианты объяснения нашего прошлого на основе метода диалектического единства исторического и логического, учитывая интернациональный характер осмысления того, какой «мертвый» хватает нынешнего «живого», хватает нас с вами и тащит назад, а может быть, наоборот, создает предпосылки для того, чтобы мы росли и двигались вперед. Пожалуй, первой и самой простой гипотезой, объясняющей, где мы жили, как мы жили, чем было общество «реального социализма», была старая догма о том, что в странах «мировой системы социализма» (МСС) построено ни что иное, как «развитой социализм», который и был описан в виде достаточно сложной системы категорий так называемой «политической экономии социализма».

Период начала перестройки, проходивший под лозунгами «улучшения» социализма, скорректировал этот подход, объявив, что наше общество — это социализм, но социализм, в котором были определенные недостатки. Эти недостатки объяснялись по-разному. Кто-то говорил о всего лишь некоторых «отклонениях от линии» в процессе социалистического и коммунистического строительства (это объяснение до сих пор живо среди фундаменталистов), кто-то указывал на деформации, а кто-то доходил до более жесткой оценки, настаивая на перерождении социалистической системы, но системы, которая все-таки начала двигаться и двигалась по пути «социалистического выбора». Последняя версия была во многом схожа с оценками теоретиков зарубежных социалистических и коммунистических партий, имевших достаточно широкое хождение на протяжении всей истории МСС (в рамках «евромарксизма», «еврокоммунизма» и т. п.).

Однако опыт кризиса, начавшегося после первых эйфорических лет перестройки, показал ограниченность этого подхода. Разнообразие путей, по которым пошли реформы в бывших «социалистических» странах Восточной Европы и Азии, породило гипотезу моделей социализма: как деформированного государственно-бюрократического (тоталитарного, феодального - вариантов названий было много) социализма, так и социализма, который будет развиваться в каких-то более адекватных формах (большинство теоретиков, выдвигавших гипотезу моделей социализма, склонялось к «рыночному социализму» как наиболее эффективному варианту социалистического развития). Эти идеи, опять-таки, не явились открытием отечественной социально-экономической теории (а тем более открытием отечественных публицистов).

Теории «рыночного социализма» задолго до этого появились в рамках Югославского эксперимента, во время «Пражской весны» 1968 года (Ота Шик, например), имели широкое хождение в Венгрии и были широко распространены на Западе среди экономистов и советологов более или менее левого направления, скажем, левокейнсианского направления или левоинституционального направления (Оскар Ланге, Джоан Робинсон, Алек Ноув, Стив Коэн). Эта гипотеза (модели социализма) неплохо объясняла поливариантность, разнообразие реформ в Восточной Европе или в Советском Союзе (который тогда еще не был разрушен), в Китае или в Северной Корее, на Кубе или в Юго-Восточной Азии. Напомним также, что в настоящее время огромная часть человечества — более 1 млрд жителей Земли, живет в условиях «социализма» с китайской, вьетнамской или кубинской спецификой. Наконец, отказ от «социалистического строительства» в конце 80-х - начале 90-х годов в странах Восточной Европы, глобальный коллапс Советского Союза и той идеи социализма, которая до последнего поддерживалась Горбачевым (но не всей его командой) — этими «авторами» и «прорабами» перестройки, — привел к массовому распространению взгляда на социализм как тупиковую ветвь истории. Социалистическая идея оказалась, кажется, окончательно погребенной под руинами СССР и «социалистического лагеря» в центре ЕвроАзиатского континента.

На смену ей пришла идея «конца истории»: торжества неолиберального порядка, рынка, частной собственности и адекватных ей политической и этической систем, базирующихся на принципе экономического, эгоистического человека. Все «социалистические эксперименты» были объяснены как всего лишь «зигзаг истории», как «тупиковая ветвь», которая, если и возникла, то вследствие заговора, злокозненно учиненного большевиками во главе с чудовищным демоном современности — Владимиром Ульяновым. Последняя идея, опять-таки, имеет свою долгую историю. Большая часть адептов праволиберальной рыночной модели, начиная с 1917 года, критиковала социализм, как бесплодную утопию, которая не имеет права на существование, а если и возникает, то исключительно как случайность, «зигзаг истории». То, что более или менее успешно, с трагическими потерями, но и с некоторыми достижениями, треть человечества развивалась по этому пути на протяжении долгих десятилетий — для них не аргумент: ведь социализм все-таки погиб! Пусть пока остается миллиард китайцев: они тоже заблуждаются и скоро уйдут с этого пути (кстати, по поводу последнего тезиса мы не стали бы очень сильно спорить: китайский вариант «социализма» мы отнюдь не склонны считать подтверждением силы и правомерности будущего развития социалистической модели). После этого анонса основных гипотез объяснения сути нашего прошлого, давайте рассмотрим каждую из них более тщательно.

14.2. Советский строй с точки зрения политической экономии социализма: теория и реальность

Так называемая «политическая экономия социализма» за несколько десятилетий своего существования построила достаточно стройное, хотя и не завершенное во многих своих частях здание системы категорий и законов, призванных научно (т. е. истинно) отобразить экономический строй социализма. Для того, чтобы от модного еще недавно охаивания этой науки (чем весьма усердно занимались ее недавние жрецы) перейти к критическому анализу, отделяющему зерна от плевел политической экономии социализма, необходимо понять специфику ее методологии. С методологической точки зрения, в прошлом достаточно отчетливо выделяются две тенденции: апологетическая (вульгарная) и утопическая (схоластическая). Первая некритически описывала внешнюю — идеологически-атрибутивную сторону практики общества, в котором власть и идеология сосредоточивалась преимущественно в руках бюрократии. Вторая, не абстрагируясь полностью от реальной экономической жизни, пыталась совместить ее с идеальной картиной будущего социалистического общества, выводя его закономерности из обобщений, сделанных Марксом на основе анализа буржуазного строя, и выдавая эту идеальную картину за реалии экономической жизни МСС. В работах конкретных научных школ и отдельных ученых обе эти линии причудливо переплетались, воспроизводя друг друга.

При этом, однако, в работах разных школ доминировали первая или вторая линии. Так, университетская (мы имеем в виду МГУ им. М. В. Ломоносова) школа политической экономии (анализу результатов деятельности которой и будет преимущественно посвящен этот раздел) базировалась главным образом на утопически-ромннтической методологии и потому построила, пожалуй, наиболее «продвинутую» идеаль ную картину социалистической экономики, оставшись апологетической в одном, но принципиально важном пункте: ее представители не смогли честно сказать, что их «картинка» похожа на реалии МСС примерно в той же степени, как христианская идея похожа на застенки инквизиции. Каким же виделся экономический строй социализма (а именно социализмом политэкономия 50-80-х годов считала нашу экономическую систему) ученым Московского университета каких-то двадцать лет назад? (см. табл. 14.1).

Таблица 14.1 Сопоставление теоретических воззрений на экономический строй СССР и реального воплощения теоретических предпосылок1

1 Впервые основные положения, приведенные в таблице, были представлены в работе: Колганов А. И., БузгалинА.В. Экономическая компаративистика: сравнительный анализ экономических систем: Учебник. М.: Инфра-М, 2005. С. 188-189.

Его обобщенной характеристикой была общественная собственность на средства производства, которая моделировалась как совместное и равное присвоение и распоряжение общим достоянием со стороны всех членов общества (так называемой «свободной ассоциации»). Ее формами были общенародная (государственная) и кооперативная собственность. Необходимость господства общественной собственности обосновывалась ссылками на процессы обобществления и социализации, происходящие в современном обществе.

Общественная собственность — форма собственности, предоставляющая каждому члену общества равные возможности по присвоению (производственному и личному) общественного богатства.

Свободная ассоциация — социально-экономическая форма связи людей, основанная на их добровольном союзе для реализации общих целей в процессе свободной деятельности.

Категория обобществления, игравшая одну из ключевых ролей в марксистской теории вообще, еще более значимой оказывалась для теории социализма.

Обобществление производства -- рост взаимной зависимости и взаимосвязи хозяйственных единиц индустриального производства в условиях все более усложняющегося разделения труда.

В качестве важнейших форм проявления обобществления выделялись специализация, концентрация и комбинирование производства, развитие гибких производственных систем, возрастание значения и роли кооперации и интеграции отдельных предприятий в сложные производственные комплексы. На основе этой материальной тенденции делался вывод о том, что общественное производство во все большей степени нуждается во взаимосвязанном, едином управлении и скоординированном воспроизводстве, что и призвана была, по идее, обеспечить общественная собственность. С другой стороны, теоретиками социализма подчеркивался процесс социализации — возрастание роли единых для всех членов общества (общенародных) интересов. В наиболее «продвинутых» работах эти интересы привязывались к развитию постиндустри

альных сфер — культуры, поддержания экологического равновесия и т. п., заинтересованность в развитии которых присуща каждому члену общества. Соответственно, в качестве важнейшего из общенародных интересов рассматривалось достижение полного благосостояния и свободное всестороннее развитие всех членов общества. В качестве субъекта собственности рассматривалась свободная ассоциация граждан, представителем которой является отмирающее по мере развития самоуправления государство. Как должна была экономически реализовываться, «работать* эта общественная собственность? Методологически ответ был прост: ее экономическим содержанием («наполнением») является система производственных отношений социализма. Каких именно? В качестве исходного отношения системы представителями университетской школы политической экономии социализма рассматривалась так называемая «планомерность» (планомерная организация общественного производства). Теоретически, это отношение должно было обеспечивать сознательное регулирование и планирование общественного производства. Планомерность рассматривалась как более развитое по сравнению с рынком экономическое отношение, «снимающее» (т. е. отрицающее и развивающее) товарные механизмы саморегуляции.

В качестве механизмов претворения в жизнь планомерной организации, как правило, предлагалось обеспечить диалектическое сочетание централизованного управления и самостоятельности предприятий (в области заключения договоров с поставщиками и потребителями и других шагов, детализирующих план, в котором определяются лишь важнейшие конечные результаты). Методами управления должны были стать как прямые (адресные конкретные задания-заказы предприятиям со стороны государства), так и косвенные (налоговое, кредитное, ценовое и т. п. регулирование). Основным отношением социализма должно было, по идее, быть непосредственно общественное соединение ассоциированных производителей с обобществленными средствами производства. За этой заумной фразой скрывался следующий смысл: все члены общества имеют равные права на присвоение общенародных средств производства и продукта. Первое достигается на основе всеобщей занятости (отсутствие безработицы) и возможности свободного выбора места работы в условиях относительного дефицита рабочей силы. Второе — на основе распределения необходимого продукта «по труду», а прибавочного — частью на потребление (уравнительно или по нуждаемости: равнодоступное и бесплатное жилье, образование, здравоохранение, социальное обеспечение и т. п.), частью — на накопление в интересах будущего роста благосостояния и свободного времени. Соответственно, основным законом (и высшей целью) такой экономической системы должно было быть не что иное, как рост благосостояния и свободное всестороннее развитие всех членов общества.

Воспроизводство этого благосостояния подчинялось в свою очередь так называемому «закону социалистического накопления», в соответствии с которым рост качества жизни приводит к повышению качества рабочей силы, росту производительности труда, материального богатства и, следовательно, новому повышению качества жизни при условии, что экономика работает на человека, от которого не отчуждены труд и средства производства. Стимулы к труду и инновациям в этом обществе должно было создавать распределение по труду, сутью которого было поощрение за индивидуальные и коллективные результаты труда и инновации. Наконец, в условиях социализма признавалось необходимым использовать и товарно-денежные отношения, которые призваны были, во-первых, дополнить планомерность, обеспечив большую гибкость экономики за счет повышения самостоятельности предприятий, действующих в рамках плана, но на основе самоокупаемости и самостоятельности («хозрасчет*); вовторых, создать дополнительные стимулы к предпринимательской активности на уровне предприятий.

Такой, в общих чертах, была схема «социалистической» системы производственных отношений в изображении университетской школы политэкономии, к ученикам которой авторы относят и себя. Впрочем, закон планомерности, подчинение экономики росту благосостояния, распределение по труду, необходимость использования товарно-денежых отношений и, конечно же, общественную собственность, как обобщенное выражение сути «социалистической» экономики, признавали практически все школы политической экономии социализма. Безусловно, очерченная выше схема была крайне далека от реальности «реального социализма». Об этом говорит сайт https://intellect.icu . Давайте подробнее разберемся с этим принципиально значимым вопросом. Была ли реальностью для МСС общественная собственность? В том, что касается реального равенства граждан по отношению к средствам производства, безусловно, нет. Основная часть «пучка» прав собственности (прежде всего в области распоряжения общественным богатством) была сосредоточена в руках бюрократии (номенклатуры) при большей или меньшей (в разных странах и регионах в разные периоды времени) степени распыления этих прав и ответственности среди местной, ведомственной или низовой (директора предприятий и т. п.) бюрократии. По мере разложения прежней централизованной системы бюрократическая по содержанию и государственная по форме собственность все более становилась «ничьей», порождая в массовых масштабах феномен бесхозяйственности.

В то же время ростки общественной собственности присутствовали в реальности не только в деформированных до противоположности формах бюрократического распоряжения и присвоения общественного богатства, но и в более адекватных формах. Почему, например, для большинства жителей СССР 60-х годов слово «наше» на практике значило больше, чем «мое»? Почему молодежь ехала поднимать целину, строить новые города в Сибири, стремилась в космос и стеснялась разговаривать о частном бизнесе? Видимо, потому, что не только в идеологии, но и в экономике были элементы общенародного присвоения благ, дававшие гражданам СССР гарантии труда и образования, того, что через год их общий уровень благосостояния увеличится на 3- 5%, а через пять лет—на 15-20% и т. д. Иными словами, в реальной жизни существовали пусть деформированные и ограниченные, но действительные, практикой подтверждаемые формы экономической реализации общественной собственности. В то же время, мы должны все время помнить и о том, что эти ростки были подчинены господствующему бюрократическому отчуждению человека труда от собственности. В конечном итоге, именно это отчуждение, подавлявшее хозяйскую и предпринимательскую мотивацию, и привело к затуханию экономического роста, общей неэффективности и кризису прежней системы. В полной мере это противоречие было характерно и для других отношений, экономически реализовывающих общественную собственность.

Так, в действительной жизни планомерность проявлялась не столько в формах оптимального сочетания централизма и самостоятельности, прямых и косвенных методов управления (что декларировала теория), сколько в виде причудливого сочетания двух противоречиво взаимосвязанных начал. Во-первых, бюрократического администрирования «сверху» (не всегда обоснованные экономически, нередко волюнтаристские «команды», предписывавшие в укрупненном виде некоторые задания по выпуску конкретной номенклатуры изделий и стоимостные валовые показатели производства). Во-вторых, так называемой «плановой сделки» — неформальных торгов между министерствами и администрацией предприятий по поводу напряженности плановых заданий, цен на продукцию и объема выделяемых ресурсов. Реальная регулирующая роль планов была гораздо ниже, чем это считалось официальными теоретиками и идеологами, хотя существенную административно-распорядительнуто и командно-мобилизующую роль они, конечно же, играли. «Основное производственное отношение социализма» так же присутствовало в реальной жизни лишь в элементах и мутантном виде. Гарантии занятости распространялись в действительности не на всех членов общества и имели в качестве оборотной стороны «безработицу на работе» (искусственное поддержание занятости при неполном использовании рабочего времени) и дефицит неквалифицированной рабочей силы. «Равенство» по отношению к общественным фондам потребления, равнодоступность социальных гарантий (жилье, медицина, пенсии и т. д.)

были весьма относительными, скрывая элементы — хотя и значительно меньше выраженные, чем при капитализме — эксплуатации работников, являющихся, в сущности, не столько «ассоциированными хозяевами и работниками», сколько служащими по найму у государства. А высший слой государственных служащих («номенклатура») имел возможность присваивать часть прибавочного продукта в форме служебных льгот и привилегий (имевших, впрочем, до смешного несопоставимые масштабы с разгулом паразитического потребления не только нынешних олигархов, но и среднего эвена менеджмента). Не менее противоречивой была картина с ориентацией экономики на человека. Провозглашаясь в качестве «основного закона», на деле она оборачивалась так называемым «остаточным принципом распределения» для социокультурных отраслей и доминированием адекватных для бюрократии целей экономического развития: милитаризмом и экстенсивной экспансией производства ради производства. Закономерным продолжением этих мутаций были отношения распределения. Для рабочих использовалась система распределения, очень близкая к традиционно капиталистической (сдельно-премиальная оплата труда),

с реальной дифференциацией стапок 1 :6 (в редких случаях — 1 10), для служащих - бюрократическая модель распределения «по должности». Оба механизма деформировались противоречивым сочетанием тенденций к уравниловке и всеобщим распространением бюрократических привилегий и модели закрытых распределителей. Наконец, суммой этих мутаций был специфический механизм воспроизводства этой экономики. Вместо провозглашавшейся постоянно и сознательно поддерживаемой пропорциональности господствовала модель «экономики дефицита», предполагавшая жесткие ресурсные ограничения, «инвестиционный голод», мягкие финансовые ограничения и ограничения по спросу и т. п. В итоге в экономике господствовал экстенсивный тип воспроизводства, порождавший низкое качество продукции и слабую восприимчивость экономики к научнотехническому прогрессу. Что же касается товарно-денежных отношений, то они реально существовали в экономике МСС в трех формах: как подчиненный и деформированный мутантным планированием механизм «хозрасчета» (более реального в Польше и Венгрии, более формального в СССР и ГДР),

как система торговли предметами потребления по стабильным государственным ценам и как подпольный рынок («теневая экономика»), прогрессировавший по мере саморазрушения мутантного «социализма». Содержательно социально-экономическая система *социализма», сложившегося в наших странах (пока оставим в стороне категориальное определение этого строя), может быть описана как совокупность противоречивых черт, соединяющих социально-экономические элементы, адекватные объективной тенденции к формированию посткапиталистического общества, и отклоняющиеся от этой тенденции. Эти последние не принадлежат несоциалистическим способам производства, а порождены самой попыткой ликвидации этих способов производства при отсутствии достаточных для этого социально-экономических предпосылок (см. табл. 14.2).

Таблица 14.2 Система социально-экономических отношений «реального социализма»

Итак, противоречие реальных ростков социализма и их мутаций было одним из ключевых в экономике нашего недавнего прошлого. Политическая экономия «социализма» (равно как и вся «официальная» наука и идеология) это противоречие, конечно же, игнорировала, и, «не замечая» вопиющих контрастов теории и жизни, продолжала строить абстрактные схемы, исходя из предвидений К. Маркса и идеализации проявлений реально существовавших ростков социализма. Конечно же, не все ученые той поры были слепы. В 60-70-е годы появились две оппозиционные тенденции: так называемые «рыночники» и (несколько позже) — «романтики». Первые пытались соединить элементы прежней социалистической концепции с развитием рыночной экономики (на практике эта модель в несколько карикатурном виде — в силу сохранения авторитарной социально-политической системы — была реализована в Югославии и отчасти в Венгрии). Вторые осторожно намекали, пытались показать, что действительность «реального социализма» имеет мало общего и с реальными общемировыми процессами социализации, и с мировой социалистической теорией. Впрочем, и тем и другим была уготована незавидная участь. Лишь с началом «перестройки», когда самая жизнь возопила, что «так дальше жить нельзя», что система не просто загнивает, но и находится на грани полного самораспада, в нашем Отечестве стали появляться новые подходы к пониманию сути «реального социализма».

14.3. Деформированный социализм?

Наиболее распространенным из них в начале «перестройки» была гипотеза «деформаций социализма». В соответствии с этой гипотезой мы жили при социализме, который был деформирован. При этом глубина этой деформации оценивается по-разному. Одни считают, что были деформированы лишь отдельные стороны и черты социалистических производственных отношений и хозяйственного механизма. Причина — развитие элементов бюрократизма (этот подход наиболее близок к официальной точке зрения первых лет перестройки). Другие — что была деформирована вся система (взгляд, характерный для ученых-социалистов конца 80-х годов). Третьи — что социализм был деформирован вплоть до перерождения (те же ученые-социалисты, но уже в 90-е годы). Прежде, чем начинать объяснения, рассмотрим некоторые определения таких понятий, как превращенная форма, деформация, перерождение и т. д.

Выстроим характеристику этих категорий по степени углубления «революционности» в отношении критической оценки социализма. Первый шаг: у экономики содержание социалистическое, но господствуют превращенные формы социалистических

продолжение следует...

Продолжение:

Часть 1 Глава 14 Социально-экономическая система СССР: природа, причины возникновения и кризиса
Часть 2 14.4. Зигзаг истории? - Глава 14 Социально-экономическая система СССР: природа,

Ответы на вопросы для самопроверки пишите в комментариях, мы проверим, или же задавайте свой вопрос по данной теме.