Лекция
Это окончание невероятной информации про социально-экономическая система ссср.
...
производственных отношений. Этот вариант требует понимания того, что «превращенная форма» — это форма, которая «отрекается» (по образному выражению К. Маркса) от своего содержания; форма, которая создает объективную видимость того, что за ней скрыто противоположное, другое, чем на самом деле, содержание. Почему мы говорим о том, что превращенные формы каким-то образом связаны с нашим кризисом? Скажем, для капиталистической системы производственных отношений наличие превращенных форм — закономерная ситуация. А для социализма? Авторы рассматриваемой гипотезы (вам в этой главе и в дальнейшем будет предлагаться немало гипотез) считают, что коммунистическому обществу и социализму (как его первой фазе) в принципе не свойственны отношения превращения, «переворачивания» форм, т. е. отношения, в которых объективный мир предстает перед человеком как чужды“, превратный. Это «превращение», появление превращенных форм (например, бюрократизма как превратной формы общественного управления, государственного отчуждения работников от средств производства как превратной формы общенародной собственности ит. п.) выступает как исходный пункт деформации социалистических производственных отношений.
Следующий более решительный шаг — признание имманентных деформаций социалистической экономики. В этом случае начинает «ломаться» (причем изнутри!) содержание производственного отношения, появляются антагонистические, отрицающие, разрушающие содержание элементы внутри него самого. К деформациям, видимо, близко явление государственной эксплуатации наемных работников, когда на место трудящихся как хозяев приходит особый привилегированный социальный слой. Это уже не просто «превращение» формы, это уже подрыв, разрушение содержательных, сущностных черт социалистической экономики — общенародной собственности. Деформация производственных отношений социализма — образование, в силу недостаточности социально-экономических предпосылок, таких форм движения социалистических производственных отношений, которые неадекватны их содержанию. В силу обратного воздействия такие формы также искажающее влияют и на
^ а м о ^ а д ^ ж а н и ^ ги х о тн о ш е н и й ^ ^ ^ ^ ^ ^ ^ Наконец, перерождение — это такая ситуация, когда деформации начинают господствовать над тем, что деформировано, когда они становятся доминирующим явлением в экономике (грубо говоря, когда деформаций много, а того, что они деформируют, мало; но речь идет, естественно, не о количестве, а о содержании, о сути дела).
Перерождение производственных отношений социализма — изменение, в результате недостаточности социально-экономических предпосылок, содержания социалистических производственных отношений, вплоть до превращения их в соб- ^твенную^т^отивоположно^ Итак, у сторонников идеи «деформированного социализма» получается следующая картинка: у нас был социализм, но это социализм, в котором экономические отношения имели, во-первых, превращенные формы, во-вторых, были деформированы и, в-третьих (по мнению наиболее радикальной части теоретиков), начали перерождаться в нечто совершенно противоположное социализму. Если говорить о сталинской системе, то речь, как правило, идет о перерождении социализма в тоталитарную социальноэкономическую (а не только политическую) систему. Для последней жесткой оценки есть на самом деле немало оснований. Среди них — подавление экономической свободы человека и широкое развитие внеэкономического принуждения к труду, государственная эксплуатация отчужденного от собственности работника, всеобщее огосударствление и идеологизация экономической жизни.
Наконец, если вспомнить, какое количество людей было уничтожено на протяжении десятилетий «победившего социализма», то идея переродившегося социализма, видимо, уже начнет обретать явственные черты. Но если вспомнить, наоборот, какой уровень социальной защиты, коллективизма и энтузиазма был характерен для СССР 30-50-х годов, как мальчишки и девчонки бежали в Испанию для того, чтобы помогать бороться с фашизмом и завоевывать всемирное счастье и свободу, то эта оценка покажется, хотя бы отчасти, сомнительной: отношения прошлого далеко не так просты, как может показаться. Гипотеза превращенных форм, деформаций, перерождения — первая из тех, что позволяет хоть как-то реально объяснить, с чем мы имели дело в нашем прошлом. В некотором смысле сторонниками этой гипотезы в годы «перестройки» являлось едва ли не большинство политэкономов, которые вышли из школы Цаголова (университетской школы), из школы Кузьминова (это школа Академии общественных наук), ярославской и одесской школ политэкономии. Часть новой генерации представителей этих школ сейчас пытается развивать тезис о том, что наше прошлое — это социализм, который был деформирован от рождения, имел мутантный вид (подробнее об этом ниже), дошел до стадии перерождения и вверг общество в глобальный кризис. Как правило, в качестве причин этого называются две.
Первая — недостаточно высокий уровень развития объективных предпосылок, прежде всего, производительных сил (включая человека как главную производительную силу) и культуры общества. Вторая причина достаточно тесно связана с первой и обусловлена ею: антисоциалистическая политика и идеология правящих кругов, постепенно оторвавшихся от интересов народа. Попутно заметим: социализм отличается от прошлых обществ прежде всего тем, что характеризуется качественным увеличением влияния политики на экономику, возрастанием так называемого «обратного воздействия». В некотором смысле справедливо достаточно резкое утверждение: без последовательной демократии в политике развитие производственных отношений социализма вообще невозможно, а если и возможно, то только в деформированном виде. Такова гипотеза деформаций социализма. В чем ее эвристические достоинства и недостатки?
Давайте начнем с достоинств. Она объясняет тот кризис, в котором оказалась МСС. Деформации, прежде всего, это действительно с трудом узнаваемые производственные отношения социализма: бюрократизм вместо планомерности и общественной собственности; дефицит вместо всеобщего благосостояния; всеобщая пассивность и алкоголизм вместо всестороннего развития личности; уравниловка и нетрудовые доходы вместо распределения по труду — все это и многое другое суть не что иное, как легко узнаваемые черты недавнего прошлого. Она (с точки зрения авторов) «хороша» так же тем, что позволяет сохранить в некоторых моментах идею исторического развития общества по пути социализации, утверждая, что научное предвидение марксизма было справедливо постольку, поскольку у нас были какие-то кусочки социализма, хотя и изуродованные до неузнаваемости. Началось движение в направлении, предсказанном марксизмом, но одновременно в силу названных условий возникающий социализм был деформирован с момента рождения, а его ростки оказались скрученными в спираль и завязанными в морской узел; были сломаны те условия, из которых должен был и мог рождаться социализм. Чем «плоха» эта идея? Во-первых, она грешит идеализмом, исходя из того, что есть некая прекрасная модель социализма, которую разработали классики марксизма, а потом их критически мыслящие последователи, которую начали претворять в жизнь, но в силу ряда условий так и не смогли «доделать», хотя этой модели в реализованном виде никто нигде никогда не видел.
Происходит что-то вроде идеалистического «навязывания» жизни того, что должно было бы быть, но не получилось. А почему, собственно говоря, должно?! С чего вы это взяли?! Резонное возражение, не правда ли? Во-вторых, не очень понятно, как при помощи гипотезы о деформациях социализма объяснить наличие существенно различающихся экономических структур в бывших «социалистических» странах. (Имеется в виду югославская, венгерская, китайская модели и, как крайний вариант административной системы — Северная Корея). Наконец, в-третьих, эта гипотеза практически никак не объясняет того, что с 1989 года в Восточной Европе, а с 1991 года в бывшем СССР, начался отказ от социалистической перспективы общественного развития.
Теория, в соответствии с которой семьдесят лет развития МСС — это не более чем зигзаг, ошибка истории, - этот, наиболее радикальный вариант объяснения нашего прошлого сегодня стал едва ли не общепринятым, хотя последнее время правящие круги стали смягчать оценки, осознав необходимость опираться на какую-то историческую преемственность с прошлым. Но, тем не менее, Октябрьская революция 1917 года по-прежнему частенько объявляется не народным восстанием, а переворотом, злокозненно учиненным большевиками; насильственной, принудительной ломкой буржуазного эволюционного развития, провозвестником которого была февральская революция. В результате 70 лет «социалистического» развития квалифицируются как тупиковый социальный эксперимент. На данной позиции стоят не только современные отечественные праволиберальные теоретики. Едва ли не сразу после октября 1917 года ее сформулировали критики советской власти, а затем развили правые советологи. Последние, как ни парадоксально, сошлись с отечественными апологетами «реального социализма» в квалификации нашего прошлого как социализма. Но будучи сами апологетами (только другого, буржуазного строя) дали столь же недиалектическую и догматическую картинку социализма, только со знаком «минус». Если для адептов «коллективной мудрости КПСС» социализм был символом «добра» (планомерности, благосостояния, социальной справедливости), то для адептов либерализма социализм стал символом «зла» (командная экономика, дефицит, милитаризм, подавление свободы и т. п.). И все же надо признать, что гипотеза социализма как «империи зла», тупика имеет ряд достоинств. Она «хороша», прежде всего, своим радикализмом и некоторой эмпирической достоверностью. 70 лет так называемого «социализма» показали, что тот «социализм», который мы строили и построили, был отнюдь не способен решить те задачи, на которые замахнулся и которые провозглашал. Почитайте 2-ю программу РКП(б), принятую ее VIII съездом, почитайте 3-ю программу КПСС, которая обещала к 1980 году создать материально-техническую базу коммунизма.
Сравните уровень жизни, который был типичен для СССР и развитых капиталистических стран, посмотрите на уровень научно-технического прогресса (если не брать космос и ВПК) — жизнь говорит: у них лучше. Следовательно, наша история — ошибка. Ошибка? Да, такой радикально-негативный взгляд на нашу историю очень легко, но поверхностно, сопрягается с тезисом, что социализм — это неудавшийся эксперимент, «зигзаг» истории. Есть ли «минусы» у идеи о том, что социалистическая революция была «зигзагом» истории? Попробуем посмотреть на эту теорию с объективистской точки зрения. С этой точки зрения у нее есть два недостатка («плюсы» мы вам перед этим показали). Первый недостаток внеисторизм, который воспроизводит теоретические ошибки (а не достоинства) едва ли еще не Адама Смита, для которого буржуазная система хозяйства была первой и последней, точнее, единственной стадией общественного развития.
Был, есть и будет рынок с капиталами, акциями, с тем, что капиталист получает «справедливое» вознаграждение как собственник капитала, рабочий — за его труд, землевладелец — за то, что у него есть земля, и вообще, каждый сам за себя, один Бог — за всех (или в американском варианте — «каждый за себя, а дьявол позаботится об остальных»). Такое понимание буржуазной действительности как венца истории, как «золотого века», который был, есть и будет — это главный порок буржуазной (извините за старомодную терминологию) методологии, который сохраняется в этой гипотезе.
Ведь фактически ее авторы говорят, что социализм был не более чем нарушением традиционных норм человеческой цивилизации. Суть же исторического понимания действительности в том, что эта действительность рассматривается как система рождающихся, развивающихся и «преходящих» (умирающих) отношений, когда одно уходит, второе появляется; на смену одному экономическому строю приходит другой, а все существующие достойны гибели. Эта методология впервые была обоснована отнюдь не марксизмом; ее развивали диалектики всех времен и народов, начиная с Гераклита Темного из Эфеса и включая, наверное, самого сильного представителя классической диалектики - Гегеля. С этой точки зрения, идея социализма как «зигзага» истории оказывается мало состоятельна. Можно говорить, что зигзагом был вариант «социализма», характерный для нас. Но то, что на смену капитализму должно прийти новое общество с другими институтами и другими принципами экономической и общественной организации — это, вообще говоря, прямо вытекает из азов исторического подхода к развитию социально-экономических систем
Что бы мы вам предложили в качестве нашего варианта объяснения природы советского общества? Позволим себе обрисовать некоторую попытку критического синтеза названных выше вариантов такого объяснения. Для этого нам надо попытаться взять все лучшее, что есть в различных вариантах, и каким-то образом все это диалектически синтезировать, показав сразу продукт кризиса прежней системы — трансформационную экономику, но лишь с одной стороны: как «снятый» результат, а потому «истину» генезиса, функционирования и саморазложения прежнего строя. Объективные предпосылки и первые шаги социалистических преобразований, связанных с подрывом отношений отчуждения в конце II тысячелетия, оказались существенно изменены глубоким внутренним кризисом, а затем и крахом первоначальных ростков социализма в СССР и странах Восточной Европы.
В мире в 90-е годы появилась новая реальность — пост- «социалистическая». Именно в этом мировом контексте мы можем и должны рассматривать вопрос о природе той системы, которая сложилась в странах «реального социализма» в XX векб. Необходимой ступенькой объяснения природы «реального социализма» выступает гипотеза о наличии общеисторической тенденции нелинейного заката «царства необходимости» и генезиса «царства свободы» как общей метаосновы всех конкретных изменений, характерных для XXXXI веков. Эта гипотеза опирается на следующую посылку: противоречия второго тысячелетия дали достаточный социальный толчок для генезиса «царства свободы», но не привели еще к формированию адекватной материальной базы для такого генезиса. В подобной ситуации неполной зрелости предпосылок отмирания отношений отчуждения, оно не может не быть длительным нелинейным интернациональным процессом. Именно его мы и обозначаем словом «социализм». Весь вопрос, однако, в том, чтобы критически развить традиционное линейное понимание социализма как всего лишь первой стадии коммунистической общественно-экономической формации (ортодоксальный «марксизм-ленинизм»), или не более чем системы ценностей, которые могут частично реализоваться в рамках «постклассического» буржуазного общества путем реформ (социал-демократия).
Если мы поднимаемся до взгляда на процесс рождения нового общества как на интернациональный глобальный сдвиг в истории человечества, то и сам процесс трансформации «плановой экономики в рыночную» или «социализма в капитализм» приобретает новые характеристики. При таком подходе социализм может быть охарактеризован не столько как первая стадия новой общественной формации, сколько как процесс перехода от эпохи отчуждения к «царству свободы» (коммунизму). Этот переход будет включать в себя революции и контрреволюции; первые ростки нового общества в отдельных странах и регионах, их отмирание и появление вновь; социальные реформы и контрреформы в капиталистических странах; волны прогресса и спада различных социальных и собственно социалистических движений. Нелинейность, противоречивость, интернациональность этих сдвигов составляет специфику социализма как процесса рождения нового общества во всемирном масштабе. Первоначально ростки нового общества с необходимостью будут иметь деформированный от рождения характер вследствие господства враждебной для них среды — отчуждения, характерного для классического капитализма (и принимающего еще более выпуклые формы в условиях капитализма «постклассического»), и отсутствия необходимых для них материальных предпосылок. Поэтому столь же неизбежными становятся периоды кризиса и даже гибели этих первых ростков. Свидетельствами всестороннего кризиса «реального социализма» стал, как уже было отмечено, не только распад этого строя в странах Восточной Европы и СССР (в основе чего лежала фундаментальная неспособность этой системы — но не социализма в научном смысле слова — обеспечить более высокую, чем капитализм, производительность труда, больший простор для свободного всестороннего развития человека), но и усиление капитала, наступление «рыночного фундаментализма» и т. п.
Причиной всего этого является, прежде всего (но не исключительно — не будем забывать о глобальной гегемонии капитала), собственная природа «социализма». Следует обратить внимание на то, что «реальному социализму» было присуще сочетание не только этих, адекватных и неадекватных движению к посткапиталистическому обществу черт, но и наличие более или менее существенных элементов собственно несоциалистических способов производства. Сочетание элементов «нового» и «старых» способов производства неизбежно в любом трансформационном социальноэкономическом строе. Однако в данном случае нас больше интересует специфическое сочетание адекватных и неадекватных элементов в рамках формирования отношений «нового» способа производства. Напомним основные из противоречий этого строя, рассмотренные нами в предшествующих разделах данной главы. В том, что касается отношений координации (аллокации ресурсов, формы связи производства и потребления, поддержания пропорциональности) такой неадекватной социальноэкономической формой («мутацией»), было господство бюрократического централизованного планирования (позволяющего эффективно перераспределять ресурсы, обеспечивающего высокие темпы роста тяжелой промышленности и ВПК, но неадекватного для достижения конкурентоспособности на мировом рынке потребительских товаров и ответа на «вызовы» второй и третьей волн технологической революции).
Этот механизм был внутренне ограничен явлениями «плановой сделки», «псевдоадминистративных цен», разъедался ведомственностью, местничеством, коррупцией и функционировал в условиях более или менее формального рынка (напомним, что в условиях «рыночного социализма» — например, в Венгрии в 70-80-х годах XX века большинство цен централизованно не определялось, самостоятельность предприятий была весьма высока). В то же время в разные периоды в разных странах МСС развивались ростки низового учета и контроля, самоуправления, встречного планирования, прямой производственной кооперации предприятий и другие ростки «чистых» форм пострыночной координации. В области отношений собственности господствовали государственная и кооперативная форма (хотя были и исключения — доминирование частной собственности в сельском хозяйстве Польши, например).
Содержанием их было корпоративнобюрократическое отчуждение работника от средств производства и государственнокапиталистическая эксплуатация, на одном полюсе, социальные гарантии (занятости, жилища, среднего уровня потребления, медицинского обслуживания и образования) и стабильность — на другом. В сфере социальной ориентации, мотивации труда и распределительных отношений положение так же было противоречивым: на одном полюсе — уравниловка, бюрократические привилегии, подавление инновационного потенциала; на другом — ростки ассоциированного социального творчества (реальный энтузиазм, коллективизм). Отношения воспроизводства этой системы можно описать как «экономику дефицита», акцентируя при этом не только значимость ресурсных (а не спросовых) ограничений, но и наличие застойных глубинных диспропорций, слабую мотивацию НТП, наличие «безработицы на работе».
В то же время, эти отношения воспроизводства позволяли обеспечить радикальные структурные сдвиги при сохранении стабильности системы в целом («уверенность в завтрашнем дне»), а в отдельные периоды (20-е, 50-60-е годы) — высочайшие достижения в области науки, высоких технологий, искусства, образования. Суть строя «реального социализма» может быть определена как тупиковый в историческом смысле слова вариант общественной системы, находившейся в начале общемирового переходного периода от капитализма к коммунизму. Это переходный общественный строй, выходящий за рамки капитализма, но не образующий устойчивой модели, служащей основанием для последующего движения к коммунизму. Повидимому, эти тезисы требуют некоторых пояснений. Заметим, что исследователю, пишущему о социализме на рубеже XX-XXI веков, трудно ответить на сильное возражение критиков, суть которого заключается в констатации кажущегося очевидным положения: никакого иного социализма, кроме того, что был в странах мировой социалистической системы, человечество не знает. Следовательно, у нас нет оснований считать этот строй какой-то «деформацией» (или «мутацией»). Эта очевидность, однако, является ничем иным, как одной из классических превращенных форм, в которых только и проявляются все глубинные закономерности мира отчуждения. Ум (или, точнее, «здравый смысл» обывателя и его ученых собратьев) хочет и может видеть только эти формы, но не сущность. Между тем в нашем исследовании без выделения сущностных тенденций не обойтись. Эти сущностные тенденции рождения «царства свободы», равно как и ростки социализма как интернационального процесса перехода к новому обществу, мы постарались показать выше (рождение постиндустриальных технологий и творческого труда, пострыночного регулирования, освобождения труда).
То, что эти сущностные черты рождающегося нового общества (повторим: они выделяются на основе анализа объективных процессов заката «царства необходимости» и позднего капитализма) не приобрели адекватных форм и не смогли развить присущий им потенциал прогресса (производительных сил, человека как личности) и позволяет квалифицировать прошлое наших стран как особого типа переходное общество, не сложившееся в социалистическую систему. Следовательно, мы можем заключить, что в странах «мировой социалистической системы» был искажен не некий «идеал» социализма. Речь идет о том, что реальная общеисторическая тенденция перехода к «царству свободы» и адекватные ей реальные ростки социализма (элементы пострыночной координации, в частности, успешного планирования экономики, ассоциированного присвоения общественного богатства, социального равенства, новой мотивации труда) развивались в деформированном от рождения виде.
В момент генезиса, начиная с революции 1917 года, рождавшееся новое общество обладало потенциалом эволюции по разным траекториям (в том числе существенно отклоняющимся от пути трансформации «царства необходимости» в «царство свободы»). Особенности «среды» — уровень развития производительных сил, социальной базы социалистических преобразований, культуры населения России и международная обстановка — привели к тому, что из этих траекторий наибольшее развитие и закрепление постепенно получили процессы бюрократизации, развития государственного капитализма и другие черты, породившие устойчивую, на определенном этапе - довольно успешную, но крайне жесткую, не приспособленную для дальнейших радикальных изменений систему. Так сложился организм, который именно в силу наличия неадекватных социализму черт был, с одной стороны, хорошо приспособлен к «среде» России и мировой капиталистической системы первой половины и середины XX века, но с другой (по тем же самым причинам) — далек от траектории движения к коммунизму, диктуемой закономерностями и противоречиями процесса нелинейного отмирания, прехождения мира отчуждения. В результате в СССР сформировался строй, который мог жить, расти и даже бороться в условиях аграрно- индустриальной России, находящейся в окружении колониальных империй, фашистских держав (победа в Великой Отечественной войне — самый могучий тому пример) и т. п.
Но в силу тех же самых причин этот «вид» не был адекватен для новых условий генезиса научнотехнической революции, постиндустриального, информационного общества, он не мог дать адекватный ответ на вызов обострявшихся глобальных проблем, новых процессов роста благосостояния, социализации и демократизации, развертывавшихся в развитых капиталистических странах во второй половине XX века1. У сложившегося в рамках «социалистической системы» строя в силу его бюрократической жесткости остался крайне узким набор возможностей, позволявших приспосабливаться к дальнейшим изменениям «внешней среды». Этому строю были свойственны мощные (хотя и глубинные, подспудные) противоречия: на одном полюсе — раковая опухоль бюрократизма, на другом — собственно социалистические элементы (ростки «живого творчества народа»), содержащие потенциал эволюции в направлении, способном дать адекватный ответ на вызов новых проблем конца XX века.
Но постепенно последние оказались задавлены раком бюрократии. В результате именно в этих, более благоприятных для генезиса ростков «царства свободы», условиях (напомним, это был период развертывания НТР, обострения глобальных проблем и т. п., бросавший все больший вызов со стороны «общечеловеческих», т.е. собственно коммунистических ценностей и норм) «реальный социализм» развиваться не смог. Он захирел («застой») и вполз в кризис. Когда «мягкая» модель социально ориентированного капитализма сменилась в 80-е годы «жесткой» и агрессивной праволиберальной, вызов рождающегося информационного общества стал практической проблемой, а внутренние проблемы «реального социализма» достигли такой остроты, которая не позволяла решить их в рамках сохранения прежнего строя — тогда и встал выбор: либо преодоление неадекват1 Одним из парадоксов этого процесса является обусловленность процессов некоторой социализации и гуманизации капитализма в 50-60-е годы не только внутренними противоречиями этой системы, но и влиянием МСС. ных форм старой системы и движение в направлении к «царству свободы», либо кризис.
Первое, в силу названной жесткости старой системы, оказалось возможно лишь путем разрушения этих неадекватных форм. А вместе с распадом бюрократического механизма, придававшего целостность сгрою «реального социализма», распался и сам этот строй. В результате «реальный социализм» умер собственной смертью (всячески ускоренной, впрочем, мировым корпоративным капиталом, не перестававшим бороться с угрозой, исходившей от альтернативного ему общества). «Реальный социализм» — тупиковый в историческом смысле слова вариант общественной системы, находившейся в начале общемирового переходного периода от «царства необходимости» (в частности, капитализма) к «царству свободы» (коммунизму); это переходный общественный строй, выходящий за рамки капитализма, но не образующий устойчивой модели, служащей основанием для последующего движения к коммунизму. Неустойчивость «реального социализма» определялась не только тем, что в нем соединяются разнородные социальноэкономические элементы, а выбор моделей перехода зависит, прежде всего, от внеэкономических факторов (как в любом переходном строе). Само существование этого строя, связь составляющих его разнородных элементов определяется в большей степени внеэкономическими факторами, нежели факторами естественно-исторического процесса трансформации одной социальноэкономической системы в другую, в силу недостаточного развития объективных предпосылок для такой трансформации. В то же время эта система впервые в истории человечества в массовом масштабе генерировала ростки ассоциированного социального творчества («живого творчества народа») и идеальный образ (теоретикохудожественный идеал) будущего, коммунизма (теория социализма и советская культура, как идеальные прообразы будущего, были именно так восприняты практически, в реальном образе жизни большинством населения).
ОБЩЕСТВЕННАЯ СОБСТВЕННОСТЬ - форма собственности, предоставляющая каждому члену общества равные возможности по присвоению (производственному и личному) общественного богатства.
СВОБОДНАЯ АССОЦИАЦИЯ - социальноэкономическая форма связи людей, основанная на их добровольном союзе для реализации общих целей в процессе свободной деятельности.
ОБОБЩЕСТВЛЕНИЕ ПРОИЗВОДСТВА - рост взаимной зависимости и взаимосвязи хозяйственных единиц индустриального производства в условиях все более усложняющегося разделения труда.
ДЕФОРМАЦИЯ ПРОИЗВОДСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ СОЦИАЛИЗМА - образование, в силу недостаточности социально-экономических предпосылок, таких форм движения социалистических производственных отношений, которые неадекватны их содержанию. В силу обратного воздействия такие формы также искажающее влияют и на само содержание этих отношений.
ПЕРЕРОЖДЕНИЕ ПРОИЗВОДСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ СОЦИАЛИЗМА - изменение, в результате недостаточности социальноэкономических предпосылок, содержания социалистических производственных отношений, вплоть до превращения их в собственную противоположность.
«РЕАЛЬНЫЙ СОЦИАЛИЗМ» — тупиковый в историческом смысле слова вариант общественной системы, находившейся в начале общемирового переходного периода от «царства необходимости» (в частности, капитализма) к «царству свободы» (коммунизму); это переходный общественный строй, выходящий за рамки капитализма, но не образующий устойчивой модели, служащей основанием для последующего движения к коммунизму.
Исследование, описанное в статье про социально-экономическая система ссср, подчеркивает ее значимость в современном мире. Надеюсь, что теперь ты понял что такое социально-экономическая система ссср и для чего все это нужно, а если не понял, или есть замечания, то не стесняйся, пиши или спрашивай в комментариях, с удовольствием отвечу. Для того чтобы глубже понять настоятельно рекомендую изучить всю информацию из категории Политическая экономия (политэкономия)
Часть 1 Глава 14 Социально-экономическая система СССР: природа, причины возникновения и кризиса
Часть 2 14.4. Зигзаг истории? - Глава 14 Социально-экономическая система СССР: природа,
Ответы на вопросы для самопроверки пишите в комментариях, мы проверим, или же задавайте свой вопрос по данной теме.
Комментарии
Оставить комментарий
Политическая экономия (политэкономия)
Термины: Политическая экономия (политэкономия)