Лекция
Привет, Вы узнаете о том , что такое неомаркетизация, Разберем основные их виды и особенности использования. Еще будет много подробных примеров и описаний. Для того чтобы лучше понимать что такое неомаркетизация , настоятельно рекомендую прочитать все из категории Политическая экономия (политэкономия).
Пройдя по спирали виток «отрицания отрицания» своей эволюции (товарное производство как генезис капитала — развитой промышленный капитализм — империализм и последующие стадии «заката»), капитал в конце XX века начал процесс восстановления подорванной социал-реформистским периодом всеобщей власти рынка как господствующей формы координации (и аллокации ресурсов). Но это восстановление на новой основе (на основе информационных технологий, достижений предшествующей эволюции капитала, кризиса мутантного социализма, глобализации...), и потому с новым содержанием, а это значит — воспроизводство (опять же по спирали отрицания отрицания) не просто капиталистического рынка, но некоторого нового вида последнего.
Предшествующие разделы основной части учебника, полезные для понимания темы:
Часть 3. Классическая политическая экономия капитализма
Глава 8. Анатомия рынка: товар, деньги и теория стоимости
Корпоративный капитал эпохи глобализации существенно видоизменяет все ос
новные черты товарных отношений, генерируя процесс становления тотального
рынка1. Тотальность рынка на эмпирическом уровне оказалась наиболее заметна с
конца XX века, когда неолиберальная практика и идеология дош ли в своей экспансии
' Данное явление неолиберальной власти капитализма с ее стремлением подвести все общественные процессы под рыночные мерки у некоторых исследователей носит название «маркетизация» (см.
Fine В. Theories of Social Capital. Researched behaving
Badly. L.: Pluto Press, 2010).
С огромны м для себя удивлением в момент завершения работы над первым изданием книги один
из нас (а именно — А . Бузгалин) столкнулся с этим
термином в... научно-ф антастическом романе:
«Привычка до сих пор так сильна в нас, что нам
и в голову не придет называть тоталитарным режим,
в котором насилие не применяется массово...
И мы не разглядим тоталитаризм, который
достиг, наконец, предела своих мечтаний и так подвесил подавляющее больш инство своего населения
на ниточках материальных наград и наказаний, что в
применении массированного насилия он П РО С ТО НЕ НУЖ ДАЕТСЯ...
И мы с готовностью будем называть тоталитаризм ТО ТАЛ Ь Н ОГО РЫ Н КА так, как он сам себя называет — свободным миром» (Ры бакове. На чужом
пиру. М.: A c t, 2000. С. 276-277. Выделения в тексте
В. Рыбакова).
Не правда ли, лю бопытное сопадение в понятийном аппарате? И нтересно и то, что В. Рыбаков
использует образ м арионетки, которой управляет
некто третий для обозначения поведения человека в
условиях тотального рынка — этого апофеоза отчуждения.
Подчеркнем также, что положение о тоталитаризме современного рынка развивается в ряде работ
Л. А. Булавки, где акцентирую тся преимущ ественно
проблемы взаимодействия эконом ики и культуры
(см.: Булавка Л. А. К феноменологии симулятивного
бытия // Философские науки. 2012. № 10. С. 56-71;
Булавка Л. А. Постсоветская культура: принуждение к
мутации // П олитэкономия провала. Природа и последствия рыночных «реформ* в России / Под ред.
А. И. Колганова. М.: URSS, 2013. С. 151-170; Булавка Л. А. Императивы симулятивного бытия //Альтернативы. 2012. № 2).
до рубежа так называемого «рыночного
фундаментализма»2.
Существеннейшая черта этого нового
качества рынка, скрывающаяся за практикой и идеологией рыночного фундаментализма, — это завершение начавшегося с
эпохой монополистического капитала перехода к рынку, где господствует не покупатель, а тот, кто навязывает ему определенную систему потребностей и действий, а
именно — корпоративный капитал. Именно
он сознательно манипулирует остальными
агентами рынка, будь то домохозяйства или
мелкие производители. Все они превращаются в клиентов корпораций, еще точнее —
корпоративного капитала, который как целое, скорее, господствует над рынком, чем
подчиняется его стихийным законам.
Эта система господства уже давно известна социально-экономической теории.
Едва ли не впервые она была отражена
В. И. Лениным и его последователями, писавшими, как мы уже заметили выше, о
подрыве свободной конкуренции рыночной монополией.
2 Тезис о «рыночном фундаментализме», «тирании рынка» и т. п. ныне весьма популярен и в России
(где его критика, правда, смешивается с осуждением,
главным образом, геополитического доминирования
Запада — эта линия особенно ярко представлена в
работах А. Зиновьева), и за рубежом (см., например:
Bourdieu P. Acts of Resistance. Against the Тутаппу of
the Market. N. Y., 1998; Сорос Дж. Кризис мирового
капитализма. М., 1999). Критику рыночного фундаментализма см., в частности, в работах: Гринберг Р. С.,
Рубинштейн А. Я. Основания смеш анной экономики.
Экономическая социодинамика. М.: И Э РАН, 2008;
Гринберг Р. С., Сорокин Д. Е. Опасный пессимизм. О тказаться от демонизации роли государства в экономике // Экономическая система России: Анатомия
настоящего и стратегия будущего (реиндустриализация и/или опережающее развитие) / Под ред. А. В. Бузгалина. М.: Ленанд/URSS, 2014.
Существенно, что в этом случае были показаны, во-первых, материальная основа этого регулирующего воздействия (обобществление производства и обмена) и, во-вторых, то, что это регулирующее
воздействие монополистических объединений на рынок есть зародыш нового отношения, в своем развитом виде принадлежащего будущему - планомерности общественного производства. Не случайно в
этой связи Лениным было подчеркнуто, что
планомерное регулирующее воздействие на
рынок дают уже тресты. Планомерность же
будущего предполагает, что ее субъектом
является все общество и осуществляется
она в интересах развития личности каждого, а не увеличения прибыли корпораций1.
Это идейное наследие было воспринято и развито советской политэкономией (в
первую очередь, но не только, «Цаголовской
школой»), авторы которой специально акцентировали переходный характер отношений монополистического регулирования
рынка, которые они назвали «неполной
планомерностью». Здесь будет уместно указать на комплекс параметров регулирующего воздействия на экономику со стороны
монополистических союзов. К кругу этих
параметров относятся, в частности:
• Обобществление производства как
технологическая основа зависимости;
• Возможности манипулирования ценой, качеством и другими параметрами неценовой конкуренции на основе
высокого уровня концентрации и централизации капитала;
• Навязывание вследствие этих же причин
потребителям и зависимым поставщикам выгодных для корпораций условий
сделок через разнообразные механизмы
(в частности, маркетинга, рекламы);
• Использование механизмов сращивания с финансовыми корпорациями для
воздействия на контрагентов через
системы кредитов и др. форм создания
финансовой зависимости;
• Использование личной унии в бизнесе
и теневых форм;
1 Ранее мы уже приводили соответствующие
слова Ленина из его работы «Замечания на второй
проект программы Плеханова».
• Сращенность с государственными
структурами и СМИ;
• Использование корпоративного аппарата насилия (от «цивилизованного»
промышленного шпионажа в странах
«Первого» мира до прямого насилия
корпоративных наемников в странах
«Третьего» мира) и др.
Схожие выводы, независимо от марксистских исследователей, были сделаны
Дж. Гэлбрейтом в его известной книге «Новое индустриальное общество», где он отметил в первую очередь «плановость» отношений внутри корпоративного сектора,
но к этому он добавил еще и регулирующее
воздействие корпораций на потребителя, в
первую очередь — манипулирующее воздействие рекламы. Позже этот тезис стал
едва ли не общим местом в работах критиков «рыночного фундаментализма»2.
Эта линия классического институционализма была продолжена в работах многих
авторов, принадлежащих к левому спектру
мыслителей-«шестидесятников» на Западе,
но это были преимущественно социо-философские или даже литературно-философские
работы, написанные на стыке экзистенциализма и марксизма (эти мотивы можно найти в книгах Камю, Сартра), марксизма и
анархизма (Кон-Бендит) и др. Позднее эта
тема в качестве «боковой» возникла в книгах
Бодрийяра и коллег по постмодернистскому
«цеху». К этим работам мы еще вернемся
позднее, в связи с анализом рынка симулякров, а сейчас продолжим наш краткий экскурс в историю разработки проблем регулирующего воздействия корпораций.
1 Ряд из этих работ мы уже упоминали, но все же напомним о них еще раз: ГмбрейтДж . Новое индустриальное общество. М ., 1969; О н же. Экономические теории и цели общества. М ., 1976.; Ойкен В. Основы национальной эконом ики. М., 1996; 7ЬффлерЭ. Метаморф озы власти. М.: ACT, 2001; Power in Economics. Hardm oondw orth, 1971 и др. Обзор этой литературы дан, в частности, В. Дементьевым (Дементьеве. Экономическая власть и институциональная теория // Вопросы эконом ики. 2004. № 3), предложившим оригинальный вариант институциональной интерпретации данной проблемы.
В настоящее время в среде критиков корпоративной системы очень широко известны работы Наоми Кляйн1 (на них ссылаются, как едва ли не классику, даже такие известные исследователи, как С. Жижек; они переведены на массу языков, в том числе — русский и изданы большими тиражами), где механизм манипулирования потребителем со стороны корпоративного капитала раскрыт на массе примеров. Существенно новым моментом в данном случае стало акцентирование феномена манипулирования, соединяющего сложный комплекс не только собственно экономических, но и информационных, культурных и даже идеологических воздействий на потребителя со стороны корпоративного капитала. При этом, однако, в этих работах, как правило, речь идет преимущественно о манипулятивном воздействии на конечного потребителя — того, кто приходит в бутик или супермаркет (или заказывает товар через Интернет). В стороне остается едва ли не самый глубокий пласт — регулирующие воздействия корпораций друг на друга и на некорпоративный сектор, а также государство3. В рамках неоклассической теории, этот феномен тоже замечен, но не слишком акцентирован. Главное внимание economics, как известно, уделяет исследованию механизмов несовершенной конкуренции. Но этот анализ функциональных связей, посвященный количественным аспектам формирования цены в условиях олигополии, мало что говорит о природе феномена регулирующего воздействия корпораций на рынок. Другое дело, что в понятийном аппарате economics присутствует категория «рыночная власть»*, которая по сути дела прямо корреспондирует с отношениями локального корпоративного регулирования и манипулятивного воздействия, анализируемыми другими школами. Эта категория пользуется минимальной популярностью у неоклассиков, что неслучайно: по зрелому размышлению этот феномен им следовало бы отнести к очередным провалам рынка, но... Но этот провал характерен практически для всей системы отношений ключевого для современной экономики корпоративного сектора, что неявно ставит проблему: а не является ли сам рынок в данной сфере по большей части «провалом»? Вообще, следует заметить, что проблема власти в экономике является одной из центральных скорее для теоретиков левого крыла. Особенно явственно она рассматривалась в работах, посвященных экономическим проблемам империализма — начиная с исследований Дж. Гобсона, Р. Гильфердинга, Н. Бухарина, Розы Люксембург, В. И. Ленина и заканчивая работами советских специалистов по проблемам государственно-монополистического капитализма. Как мы уже отметили, она поднимается и в работах авторов, принадлежащих к направлению классического институционализма и близких к нему школ4. В то же время практика позднего капитализма заставила взглянуть на нее более пристально и неоклассику.
1 См. Кляйн Н. N O LO G O : Люди против брендов. М.: Добрая книга, 2003; Она же. Заборы и окна. М.: Добрая книга, 2005; Она же. Доктрина шока. Расцвет капитализма катастроф. М.: Добрая книга, 2009.
2 «Современный капитализм — это капитализм генерализованных монополий. Под этим я подразумеваю то, что монополии более не похожи на островки (хотя бы и важные) в море остальных (еще относительно автономных) компаний а образуют интегрированную систему. Поэтому они плотно контролируют все производственные системы. Малые и средние предприятия и даже крупные корпорации, не являющиеся в строгом смысле олигополиями, прочно заключены внутри сети контроля, установленной монополиями. Уровень их автономности упал настолько, что они выступают не более чем субподрядчиками монополий. Эта система генерализованных монополий — продукт нового этапа централизации капитала в странах «триады» (США, Западная и Центральная Европа и Япония), проходившего в 1980-е - 90-е годы. Генерализованные монополии теперь господствуют в мировой экономике» (Амин С. «Схлопывание» современного капитализма и дерзость левых//Альтернативы. 2014. № 2. С. 8).
3 Количественнным отображением рыночной власти (то есть способности фирмы влиять на рыночные цены) выступают Лернеровский индекс монопольной власти, индекс Херфиндаля—Хиршмана. Предполагается, что феномен рыночной власти возникает там, ще происходит отступление от свободной конкуренции (каковая, вообще-то говоря, давно превратилась в исключение, а не правило). Существуют и специальные исследования по проблеме рыночной власти. См., например: ТирапъЖ. Рынки и рыночная власть: теория организации промышленности / Пер. с англ. под ред. В. М. Гальперина и Н. А.Зенкевича. В 2 т. СПб.: Экономическая школа, 2000.
4 См. упомянуты е выше работы Дж. Гэлбрейта, В. Ойкена, Э. Тоффлера и др. и обзор публикаций по этой тематике, данный в также упом инаем ой ранее статье В. Дементьева «Экономическая власть и и н ституциональная теория».
Пожалуй, наиболее активно эти проблемы рассматриваются в рамках нового институционализма, продолжающего во многих отношениях методологическую линию именно неоклассики. Новый институционализм также не обошел вниманием этот феномен, выделив такой параметр взаимоотношений рыночных агентов, как «переговорная сила». Но в рамках данной школы этот феномен представлен как бы нейтральным : позитивно фиксируется наличие возможностей использования некоей «силы» в переговорах о параметрах сделки.
Экономическая власть капитала: неоинституционализм и марксизм:
На языке нового институционализма параметры сделки могут быть интерпретированы следующим образом:
• неравенство в распределении (степени монополизации) собственности на определенный вид ресурсов;
• асимметричный характер распределения специфических ресурсов;
• асимметрия в распределении информации между сторонами обмена или отношений «принципал — агент»;
• различная величина издержек для сторон обмена, связанных с «выходом» из отношения с данным агентом и поиском альтернативных источников получения ресурса (блага);
• отсутствие равновесия спроса и предложения на конкурентном рынке;
• неравный доступ к ресурсам принуждения или насилия (государственным и частным);
• неравная эластичность спроса на блага (ресурсы), которыми обладают стороны трансакции;
• неравная значимость для сторон трансакции ресурсов, которыми обладают стороны обмена;
• асимметрия покупательной способности (purchasing power) экономических агентов.
Если сравнить эти общеизвестные «позитивные» достижения нового институционализма с «апологетическими» разработками советской политэкономии, кратко
суммированными в одном из предыдущих текстов, то окажется, что большинство из
них были раскрыты в теории т. н. «монополистической планомерности». Ее авторы, в
частности, показали, что крупнейшие капиталы:
• обладают возможностью прямого и/или косвенного участия в системе отношений собственности контрагентов (от владения акциями до личной унии и внеэкономического воздействия на собственников и/или менеджеров контрагентов);
• контролируют ресурсы в определенной сфере рынка;
• имеют большую информацию о параметрах рынка и контрагента (вплоть до возможности прямо манипулировать такой информацией);
• «привязывают» к себе контрагентов технологически, экономически, финансово, информационно, затрудняя возможность отказа от взаимодействия с крупным капиталом;
• контролируют значительную часть технологий, производства, рынка, не только ограничивая альтернативы «контрактов» для контрагентов, но и создавая устойчивое неравновесие в соотношении спроса и предложения (отсюда, в частности, феномен монопольной цены, о которой так много писалось в советской политэкономии империализма);
• формируют технологическую зависимость контрагентов от крупного капитала;
• воздействуют на финансовые параметры контрагентов, порождая их финансовую зависимость, и др.
Ниже мы предложим авторскую версию систематизации, обобщения и развития этих параметров в рамках нашего анализа нового качества рынка.
Возможности использования неравной переговорной силы расписаны в новом институционализме достаточно подробно (что следует признать явной заслугой этого направления), хотя и на уровне видимости. Впрочем, теоретики этого направления в этом видят скорее достоинство, ибо именно такой анализ позволяет предпринимателям использовать теоретические выводы для выработки и принятия решений, что именно и является критерием успешности позитивной экономической теории. Но, согласитесь, возможность дать совет о том, что и как можно использовать для усиления позиций своей фирмы на переговорах об очередной рыночной сделке, это не то же самое, что сказать: закономерностью рыночных трансакций, начиная с XX века, является устойчивая асимметрия «переговорной силы» во взаимодействии крупных корпораций и других агентов экономики, причиной этой асимметрии является то-то, следствиями — то-то... Впрочем, у некоторых представителей институционализма, выросших на диалогах с марксизмом, можно найти и нечто похожее на сформулированный выше тезис1. Итак, в рамках практически всех школ, так или иначе, отмечается феномен регулирующего воздействия крупного корпоративного капитала на экономику и ее агентов. Этому явлению уже более сотни лет, но в последние десятилетия он приобретает новое качество, исследование которого для нас принципиально важно. Последнее, однако, можно проделать лишь в рамках более широкого исследования нового вида «рынка», характерного для современного этапа «заката» капиталистической системы. А это исследование, оставленное за скобками данной работы, показывает, что за феноменами «локального регулирующего воздействия», «манипулирования», «рыночной власти» ит. п. скрывается существенное видоизменение противоречий товарных отношений, «снятых» развитием глобального корпоративного капитала.
Последнее рождает рынок, который, с одной стороны, тотально подчинен власти не просто капитала, но корпоративного капитала как целого (не отдельных фирм, но капитала как конкретно-всеобщего производственного отношения2) и, с другой стороны, сам тотально господствует над всеми параметрами социально-экономической жизни. Так появляется своего рода рыночная диктатура, рыночный тоталитаризм, соединяющий власть рынка, капитала и корпоративных структур в единый механизм подчинения человека и общества, скрывающий под личиной свободной конкуренции тотальную гегемонию капитала. Человек в современном капиталистическом обществе оказывается под властью корпоративных структур sine prece, sine pretio, sine poculo3. Рассмотрим генезис этого феномена подробнее, обратившись, прежде всего, к анализу видоизменений основы всякого товарного производства — противоречия общественного разделения труда и обособленности товаропроизводителей. Экспансия тотального рынка сопровождается новым витком развертывания (в том числе по мере прогресса постиндустриальных технологий и глобализации) общественного разделения труда (в рамках марксистской теории последнее означает не просто рост многообразия особенных видов деятельности и специализации, но и подчинение человека условиям разделенного труда) и экспансией частичного работника и частичного человека. Проделавший отмеченную выше эволюцию глобальный капитал:
• углубляет мировое разделение труда, являющееся основой противоречия между «Первым» и «Третьим» мирами (развитие «третичного» и «четвертичного» секторов в «Первом» мире, консервация «первичного» в наиболее отсталых и развитие «вторичного» в новых индустриальных странах «Третьего» мира при угрозе их кризиса по мере превращения знаний и инноваций, а не сырья, в ключевые ресурсы развития);
• интенсифицирует процессы формирования частичного работника, способствуя развитию «обычного» индустриального частичного работника (преимущественно в «Третьем» мире) и направляя (преимущественно в «Первом» мире) прогресс наиболее современных форм деятельности в русло роста не универсальности, а профессионализма (культ последнего отображен теориями «общества профессионалов»);
• приводит к доминированию производства «частичного продукта» — т. е. продукта, который не является в своей вещественности потребительной стоимостью, а является таковой лишь в совокупности с услугами по технической поддержке его эксплуатации... — этот перечень легко продолжить.
1 См., например: Олейник А Власть и рынок. Система социально-экономического господства в России «нулевых» годов. М .: Российская политическая энциклопедия, 2011.
2 Повторим важный методологический тезис I тома: конкретно-всеобщее — это не внешнее формальное сходство, а действительное, реальное единство конкретного целого в его генетическом развитии (данное содержание вкладывается в это понятие в работах Э. В. Ильенкова).
3 Без просьбы, без подкупа, без попойки (лат.).
В то же время генезис постиндустриального общества (в терминологии марксизма — «закат» «царства необходимости», эпохи господства материального производства) объективно порождает и противоположные тенденции — к снятию разделения труда, основывающиеся на прогрессе общедоступной творческой деятельности, но эти тенденции современный корпоративный капитал как раз тормозит, а противоположные (ориентацию образования на усвоение набора узкоспециальных знаний, науки — на узко-позитивные, преимущественно прикладные проблемы1) — интенсифицирует.
Но самое главное изменение в природе общественного разделения труда, характерное для современного тотального рынка, связано с развитием глобального обобществления и информационных технологий. На место атомарной структуры (отдельные производители и их связи) приходит «вязкая» и аморфная структура, образующаяся как взаимоналожение различных сетей. И «акторами», и связями этих акторов между собой становятся сети. Их можно сравнить с системой паутин, которые постоянно плетет и переплетает некий «паук». Это гибкие, аморфные, быстро изменяющие свои конфигурации образования, находящиеся в то же время под жестким контролем формирующего их властного центра («паука»). Эту картину можно проиллюстрировать примерами из области производства информационных продуктов, где контролирующие эту сферу корпоративные центры постоянно заново «сплетают» сети по производству тех или иных разработок. Или примерами из области финансовых спекуляций с их многоуровневыми «паутинами» трансакций, контролируемых «рейнмейкерами», или даже примерами производства легковых автомобилей, где сборочное предприятие в какойнибудь стране «Третьего» мира лишь венчает сложную сеть поставок, управленческих связей, маркетинговых операций, пиара и финансовых потоков, «сплетенную» той или иной ТНК под конкретные условия сборки и, главное, реализации в данной стране2... Так возникает тотальный рынок сетей, где место отдельных обособленных единиц занимают аморфные, врастающие друг в друга сети, причем действующие в большинстве случаев либо вне материального производства, либо в пограничных областях, в частности, в сфере, которую мы назвали «превратным (бесполезным) сектором». Это сектор, в котором не создаются блага, содействующие развитию человеческих качеств (большая часть финансов, бюрократического управления, ВПК, масс-медиа, масс-культура и т. п.). Но в то же время это сфера, где наиболее активно развиваются современные формы рынка.
1 Так, в США бизнес в 2004 году потратил на заказные исследования в университетах, государственных и частных бесприбыльных научных центрах лишь 2,2% от своих расходов на НИОКР (МинделиЛ.Э., Хромов Г. С. Состояние и эволюция научнотехнических систем в промышленно развитых странах. М.: ИПРАН, 2008. С. 19). По данным на 2006 год в США из 342,8 млрд долл. ассигнований на НИОКР 18,5 % было израсходовано на фундаментальные исследования. Из этой суммы 55 % пришлось на долю университетов, 40 % - на долю государственных лабораторий (Исследовательские университеты США: механизм интеграции науки и образования / Под ред. проф. В. Б. Суняна. М.: Магистр, 2009. С. 18,74)
2 См.: Castells М. The Rise of the Network Society. Malden - Oxford: Blackwell, 1996.
рынок, опирающийся не просто на общественное разделение труда, а на создаваемые монополистическими тенденциями явления зависимости и подчинения, складывающиеся между различными капиталами. Эти связи, основанные на зависимости и подчинении, носят
характер гибких, изменчивых, жестко не фиксированных, перенастраиваемых сетей
экономические формы, превратно отражающие содержание производственных отношений, вплоть до создания видимости, противоположной их содержанию
та часть капиталистического производства, в которой создаются главным образом такие блага, которые не ориентированы на развитие или воспроизводство человеческих качеств, либо на создание соответствующих промежуточных благ. Этот сектор является не только бесполезным, но и превратным, поскольку основан на превратных экономических формах, а бесполезные блага, в нем создающиеся, главным образом представляют собой не материальные блага (пусть и имеющие фиктивную полезность), а такие же превратные экоОдной из наиболее близких по своей технологической природе для корпоративно-сетевого рынка форм становится так называемое «сетевое предприятие», где единая система информации и стандартов соединяет в единую цепочку производства
«точно вовремя» и для конкретного потребителя тысячи звеньев1.
Сети, складывающиеся в превратном секторе, а также предприятия-сети, принципиально отличны по своим признакам от обычных индустриальных звеньев общественного разделения труда, ибо:
• связаны с генезисом постиндустриальных технологий;
• подвижны, аморфны, слабо «центрированы», т. е. мало привязаны к определенному «месту» (в отраслевом, территориальном и т. п. плане);
• потенциально (а в ряде случаев — Интернет ит. п. — реально) всемирны и разомкнуты;
• неопределенны по своим размерам и границам (неопределенно-велики/малы) и постоянно изменяют свои масштабы (растут, сокращаются, пульсируют)...
Перечень легко продолжить, но принципиально важно другое. Происходит значимое изменение: начался переход от массового индустриального производства на отдельных специализированных предприятиях, работающих на массовых неизвестных потребителей, к индивидуализированному, осуществляемому на многочисленных предприятиях сети, позднеиндустриальному производству с элементами постиндустриального, ориентированному на конкретных потребителей. При этом для каждого из потребителей может образовываться своя особая сеть (кооперация) производителей. Но наряду с этим могут существовать и иные, внепроизводственные сети, и сети, ориентированные на удовлетворение массовых потребностей, и мн. др. При этом каждая из таких сетей, в конечном итоге, контролируется тем или иным корпоративным капиталом (или их совокупностью). Подчеркнем: этот переход именно «начался», и идет он нелинейно, но тренд налицо. И дело здесь далеко не только в развитии малого бизнеса: в новом веке именно крупные корпорации все более разнообразно и адресно строят свое производство. Они его, если так можно выразиться, конкретизируют2.
1 Об этом исследователи пишут уже не один десяток лет. См., например: Reich Я В. The Work of Nations: Preparing Ourselves to 21" Century Capitalism. N.Y.: Vintage Books, 1992, а также названные выше работы М. Кастельса по сетевой экономике.
2 В этом контексте понятно, что отмеченные зарубежными авторами еще в прошлом веке и обобщенные В. Л. Иноземцевым феномены сокращения массового производства (Иноземцев В. Л. Расколотая цивилизация. М.: Наука, 1999. С. 36,41) и развития производства индивидуализированного (Там же. C. S7, 60) действительно можно рассматривать как характерные черты постиндустриальной системы, но не следует абсолютизировать и сводить их, как это делали иные из исследователей (но не В. Л. Иноземцев) к однозначно и линейно протекающему процессу.
Существенно, что эта тенденция проявляет себя и в сфере материального производства. В этой связи заметим: следуя любым веяниям экономической моды, некоторые теоретики, увидевшие популярность темы реиндустриализации, о необходимости которой заговорили не только в России, но и в США, норовят выплеснуть с грязной водой и ребенка, и объявить регрессивными все аспекты «постиндустриализма». Мы не раз говорили, что, действительно, тенденция замещения производства необходимых человеку благ созданием симулякров, вытеснения реального сектора — превратным есть сугубо реакционная тенденция. Об этом говорит сайт https://intellect.icu . Но переход от преимущественно репродуктивного индустриального труда к преимущественно творческому постиндустриальному может и должен происходить и в реальном секторе экономики. Более того, именно в нем он должен происходить в первую очередь. Эти изменения, несмотря на сохраняющиеся процессы финансиализации и т. п., происходят и в современной капиталистической экономике. Новое материальное производство, базирующееся на высоких технологиях, становится все более постиндустриальным и «конкретизированным».
Это касается даже таких «старых» отраслей, как автомобилестроение. Даже в этой, традиционно индустриальной, сфере сегодня технологии производства «точно вовремя», «lean-production» и т. п. современные формы требуют строго конкретных, точных, выверенных буквально до минут связей поставщиков и потребителей. Весьма широко развита в этой сфере и ориентация на конкретного потребителя, проявляющаяся, в частности, в многообразии вариантов комплектации базовых моделей. И это пример конкретизации, проникающей даже в массовое производство.
В области же высоких технологий в материальном производстве и в креатосфере (микробиология, нанотехнологии, космос, современная медицина, образование, создание know-how) эта конкретность является господствующим принципом организации производства (причем в широком смысле слова — включая обмен, распределение и потребление). Так складывается конкретно-ориентированное производство, для которого характерны все более четкие и однозначные связи поставщиков, производителей и потребителей. И это не абсолютно новая тенденция: о ней авторы-марксисты, анализировавшие реальное обобществление производства, писали еще в XX веке, на что мы не раз указывали выше. Такое изменение общественного разделения труда не может не быть взаимосвязано и с новым качеством обособленности производителей. На место обособленности частных товаропроизводителей и товаровладельцев, хозяйствующих на свой страх и риск (одной из глубинных черт всякого рынка), приходит тотальная власть транснациональных корпораций, которая при этом (NB! Обратите внимание на эту диалектику!) сама порождает видимость «ренессанса» малого бизнеса и свободной конкуренции. Более того, только в этой, по видимости свободно-конкурентной, среде и посредством нее и может развиваться эта власть. Рассмотрим эту
продолжение следует...
Часть 1 Глава 1 Тотальный рынок сетей
Часть 2 1.2. Каналы корпоративного манипулирования («поля зависимости)» - «паутины») - Глава
Часть 3 Всеобщий труд - Глава 1 Тотальный рынок сетей
Часть 4 Вопросы для самопроверки - Глава 1 Тотальный рынок сетей
Ответы на вопросы для самопроверки пишите в комментариях, мы проверим, или же задавайте свой вопрос по данной теме.
Комментарии
Оставить комментарий
Политическая экономия (политэкономия)
Термины: Политическая экономия (политэкономия)