Лекция
Это окончание невероятной информации про творческая (креативная) деятельность.
...
Эти функции сращиваются с информационным контролем корпораций, и эта объединенная власть является новым феноменом, характеризующим данный уровень гегемонии корпоративного капитала. В результате всех этих процессов соединение ростков нового реального подчинения не только труда, но и Человека капиталу с использованием новых механизмов формального подчинения создает предпосылки для сращивания элиты корпоративного капитала и элиты новаторов («профессионалов»), мультиплицируя власть капитала, как бы «перемножая» власть современного корпоративного капитала на «власть» творцов. И если в прежние эпохи этот, в принципе известный феномен, был скорее исключением, чем правилом практик отчуждения в силу редкости и уникальности творческой деятельности, то в последние десятилетия, в связи с превращением «креативного класса» в массовой слой, производящий ключевые ресурсы обогащения капитала, эта мультипликация стала важнейшим слагаемым власти корпоративного капитала.
При этом, естественно, гегемония капитала приводит к тому, что прогресс творческой деятельности и ее материальных факторов протекает в формах, наиболее адекватных не для свободной творческой деятельности, а для подчинения новаторских способностей капиталу.
В результате прогресс креативной деятельности уходит преимущественно в русло развития превратных форм творчества: • экспансию бесполезного сектора (в частности, превратных форм креатосферы);
• формирование узких специалистов (превратной формы универсально развивающегося homo creator’a), работающих преимущественно на заказ превратного сектора (финансового капитала» ВПК» массовой культуры и т. п.); • превращение культурных ценностей в интеллектуальную собственность вследствие того, что капитал «надевает» на них превратную форму информационных товаров, находящихся в частной собственности крупнейших корпораций, и т. д. Что же касается собственно творческого труда в его действительном содержании, то капитал здесь оказывается в двойственном положении. С одной стороны, он не может не развивать креативную деятельность, ибо нуждается в ее продуктах для повышения производительности труда, что дает возможность получать избыточную прибавочную стоимость, и создания всеобщего общественного богатства — научных, художественных, педагогических ит. п. новшеств, присвоение которых капиталом позволяет ему присваивать интеллектуальную (культурную) ренту. С другой стороны, капитал не может содержательно подчинить себе этот труд. В результате формируется система переходных отношений, где, с одной стороны, капитал стремится подчинить себе творчество формально и через «окольные пути» (мы о них писали выше, размышляя о трансформации свободного времени и т. п.), а с другой — вынужден идти на компромиссы, развивая не только прагматическиориентированное и/или симулятивное, но и реальное фундаментальное образование, науку и т. п.
Развивая ростки новых механизмов формального и реального подчинения капиталу не только труда, но и человека, его творческих способностей, нынешняя эпоха дополняет их системой отношений корпоративного доминирования капитала над трудом и (шире) человеком. Суть этого доминирования состоит в том, что современный корпоративный монополистический капитал представляет собой не просто предприятие, но как бы «административно-командную систему»' в миниатюре, в чем-то сходную с бюрократической подсистемой «реального социализма» и включающую многие свойственные для такого типа систем каналы власти/подчинения. Это закрытая и в определенной мере бюрократическая система. Попав в нее, работник становится не столько свободным наемником, сколько членом закрытого «клана», дающего определенные привилегии, гарантии, защищающего от некоторых внешних воздействий и т. п., но вместе с тем требующего и определенных жертв, обязательств по отношению к системе (это особенно характерно для японских и других азиатских ТНК). Отношения управления, обретающие черты бюрократизма, также вносят свою лепту в систему подчинения работника как личности капиталу, в данном случае выступающему в принципиально чуждой для него, но свойственной для больших корпораций форме власти «бюро», канцелярии, формы. Тем самым корпорация строится как сложная иерархическая система, целостно (в том числе административно-бюрократически) подчиняющая личность человека (а не только его рабочую силу) некоему безликому, внеличносгному механизму — административно-бюрократической власти. Подчеркнем: такой характер власти означает не столько ее неэффективность, сколько другие качества бюрократии — власть замкнутого безликого привилегированного слоя, обособленного от низов и реального процесса деятельности; при этом сам этот слой подчинен интересам сохранения господства и экспансии безликой машины в целом, над ним довлеют фетишизм формы, тенденции к доминированию вертикальной власти («я — начальник, ты — дурак») при постоянных болезнях ведомственности, коррупции etc
1 Термин появился в статье Г. Попова «С точки зрения экономиста» (Наука и жизнь. 1987. № 4). В ней, на основе отсылок к роману Александра Бека «Новое назначение», Г. Попов пытался свести сущность плановой экономики СССР к командным функциям административной системы.
И хотя всякая корпоративная структура постоянно борется с этим, затрачивая массу усилий и средств на создание эффективного менеджмента, в целом она остается по сутги бюрократической системой, т. е. системой, основанной на отчуждении управления от труда. Этот подход авторов резко контрастирует с современными трактовками внутрикорпоративных отношений и систем управления в корпорациях. Большинство исследователей, пишущих о корпорациях эпохи генезиса информационного общества, акцентируют внимание на совершенно ином. Как правило, речь идет даже не о «революции управляющих» как новой (по сравнению с капиталом XIX века) эффективной управляющей силе-власти (это было характерно преимущественно для работ до 1960-х гг.), а о новой роли интеллектуалов («меритократия»), профессионалов как относительно независимых от менеджмента, но принципиально важных для корпорации лиц; переходе от вертикально-иерархической к модульной организации труда и гипертекстовой — управления; снижении роли административных каналов власти и возрастании значения внутрикорпоративной культуры и традиций и т. п. Как же объяснить это радикальное различие подходов? Мы отнюдь не игнорируем названные выше новые тенденции, однако, на наш взгляд, большинство зарубежных авторов, пишущих на эту тему (можно упомянуть работы таких ученых как Белл, Дракер, Кэннон, Тоффлер, Нэсбитт и мн. др.), и их российские последователи (В. Иноземцев, прежде всего), по сути дела, во-первых, выделяют лишь одну из многих тенденций. Они акцентируют феномены, которые мы назвали подрывом отношений подчинения труда капиталу в сферах управления и организации, развивающиеся по мере роста значения новаторских и предпринимательских способностей служащих среднего и высшего уровней. Во-вторых, в качестве предмета анализа они берут не столько факты и действительные отношения в корпорациях, сколько декларации о намерениях высшего руководства кампаний и поучения из курсов менеджмента, модели управления и организации корпораций. Наконец, в-третьих, что особенно важно (и потому мы это повторяем), в качестве отношений внутри корпорации названные выше авторы рассматривают, как правило, модели управления служащими штаб-квартиры, а не всеми звеньями гигантских транснациональных корпоративных структур.
О сети же клиентов и говорить не приходится. В результате происходит идеализация (приукрашивание) реальных внутрифирменных отношений, подобная идеализации «социалистической организации управления». Эти тексты похожи на реалии корпоративного управления примерно в той же мере, в какой советская теория планирования была похожа на работу Госплана и министерств в СССР. В результате бытия ТНК как административно-командной системы в миниатюре ее наемный работник превращается еще и в служащего иерархической системы со всеми свойственными для нее специфическими законами, интересами и ценностями (от карьеризма до коррупции), в принципе не свойственными для «классического» индустриального наемного рабочего. Он подчиняется капиталу не только как частичный работник сложной системы технологически разделенного труда, но и как «винтик» бюрократической системы. Вследствие названных причин «профессионалы» превращаются в слуг (если не крепостных-дворовых, иные из которых жили не хуже обедневших помещиков) корпорации. В этом смысле они становятся в некоторой мере (разной для разных работников разных корпораций) высокопоставленными рабами некой «матрицы» корпоративных отношений1. В этом смысле они подчиняются даже не столько конкретной корпорации (хотя в условиях «пожизненного найма» или долгосрочных контрактов
возможно и такое), сколько корпоративному капиталу как конкретно-всеобщему содержанию современной системы экономических отношений. Более того, как «винтик* этого корпоративно организованного капитала-функции работник становится трудоголиком, склонным к самоэксплуатации не столько вследствие творческого содержания труда, сколько вследствие своего подчинения этому капиталу-функции, превращения, если так можно выразиться, в ничтожно малого «частичного капиталистика» (причем не столько в своем качестве собственника своего человеческого и социального капитала или акций, сколько в качестве элемента корпоративного капитала как целого). Последнее возникает при соединении этого превращения с (1) возможностью социально-престижной творческой деятельности в рамках корпорации (например, работа в «Майкрософте», являвшаяся с конца XX века априори престижной для молодежи), дающей прогресс (2) не только рабочей силы, но и человеческого и социального «капитала» работника, плюс (3) участием в собственности данной корпорации, а также (4) современными методами управления для слоя «профессионалов» (т.е. меньшей части наемных работников пирамиды ТНК). При интеграции всех этих параметров и создается новая мощная система мотивации к работе «профессионала» на благо фирмы и тем самым окончательного превращения его в «раба матрицы». Материальным базисом массового развития такого типа работников и их административно-бюрократического подчинения капиталу становится отмеченный выше рост сферы трансакций, и, прежде всего, перемещение наиболее мощных корпоративных структур все более в сферу движения фиктивного капитала и управления им, а также других видов деятельности в сфере трансакций (от аудита и консалтинга до маркетинга и финансов). Как таковая, корпоративная система воздействует на личность работника, создавая социальные, юридические, психологические, идеологические и т. п. механизмы подчинения работника иерархии. Здесь вновь проявляется тотальность гегемонии капитала, «экономический империализм» особого рода — использование неэкономических механизмов с целью усиления экономического подчинения. Это подчинение может осуществляться в тонких и «деликатных» формах, свойственных для системы «человеческих отношений», а может иметь вид тоталитарного по своей сущности подавления, широко использующего механизмы насилия (преимущественно в развивающихся странах). Наконец, корпоративная система усложняет и «размывает» границу между капиталистом и наемным работником, «втягивая» последнего (как служащего управляющей иерархической системы) в частичное осуществление деятельности, свойственной для капитала-функции.
Для «закатных» состояний экономических систем (а поздний капитализм относится именно к таким состояниям) диффузия «классических» отношений и структур является правилом, а не исключением, что и происходит в данном случае с отношением капиталиста и наемного работника. Так наемный работник, осуществляющий функции управления (даже на низшем уровне), встраивается корпорацией в деятельность по подчинению труда, порождая как бы самоподчинение и самоэксплуатацию (естественно, тоже частичную). Корпоративная структура тем самым создает объективную видимость (превратную форму, скрывающую все описанные выше «пласты» гегемонии капитала) трансформации наемного работника в члена корпорации, связанного с другими работниками системой «контрактов» в рамках единой структуры. Так создается основа объективной видимости единства интересов, ценностей и т. п. работника-члена корпорации и капитала-корпорации. Это еще более подчиняет первого второму, тотально «растворяя» работника в корпорации и подчиняя его не столько отдельному капиталисту, сколько целому — корпоративной структуре (которая, как уже отмечалось, в конечном счете фактически приватизирована корпоративно-капиталистической номенклатурой, контролирующей основные пучки прав собственности).
Включая работника-профессионала в иерархию корпоративной организации, капитал тем самым должен существенно видоизменять параметры воспроизводства товара рабочая сила, прежде всего — способности к труду работника-новатора, являющегося в то же время и «рабом матрицы». Каковы же эти новые качества? Такой работник (новатор и одновременно «раб матрицы») должен иметь (1) высокое образование; (2) определенную стабильность своей жизнедеятельности; вследствие этого (3) высокую продолжительность жизни и хорошее здоровье, а также (4) значительное не-рабочее время для воспроизводства квалификации... Перечень легко продолжить. Если эти параметры не обеспечиваются общедоступной социальной системой, их должен воспроизводить сам работник (семья). Отсюда, в частности, прямо вытекает необходимость осуществления наемными работниками в массовых (в меру массовости «профессионалов») масштабах значительных (достаточных для решения как минимум задач 1-4) сбережений, прямо связанных с названными параметрами воспроизводства качества человека как дорогостоящей рабочей силы и «винтика» капиталафункции. Тем самым капитал сам вызывает к жизни массовые сбережения (высших и средних слоев развитых стран) и сам же присваивает контроль над ними и права пользования (заметим; здесь авторы с новой стороны приходят к дополнительному обоснованию предложенной ими в начале раздела схемы производства и присвоения прибавочной стоимости в условиях развития массовых сбережений работников).
Такая модель воспроизводства работника-служащего (добавим сюда также закономерности воспроизводства «общества потребления») продуцирует формирование «общества стариков», где наряду с позитивным процессом значительного роста продолжительности жизни, наблюдается вытеснение всех сторон вне-корпоративной жизни человека и откладывание их на период старости. Последняя, кстати, тем самым тоже превращается в «досуг» потребителя-клиента... Суммируем: в условиях позднего капитализма человек целостно подчиняется корпоративному капиталу, одновременно воспроизводя последний всей своей жизнедеятельностью. Основными каналами такого подчинения-воспроизводства становятся, вопервых, труд человека как не просто наемного работника, но и «раба матрицы» — трудоголика-профессионала, чьи новаторские качества и стремление к качественной деятельности подчинены и впитываются корпорацией, во-вторых, его бытие как клиента-потребителя и, в-третьих, аккумуляция его сбережений. А теперь обратимся к давно откладывавшемуся вопросу о (не 7) подчинении капиталу внекорпоративной творческой деятельности — тех интеллектуалах, кто на первый взгляд самостоятельно (по контракту) работает на любого из представленных в сети потребителей, находясь в своем «электронном коттедже». Развитие в конце XX века информационных технологий, гибких производственных систем, процессы миниатюризации и т. п. дали (по видимости) новый импульс для развития внекорпоративных систем организации труда (труд на дому, частичная занятость, job sharing и др.).
С точки зрения большинства (но не всех!) западных исследователей этого феномена и их российских последователей во всех этих случаях развиваются формы не подчиненного капиталу свободного интеллектуального труда. Авторы же ниже постараются доказать, что на самом деле в большинстве случаев в эти формы камуфлируют обратный процесс: рост реальной зависимости труда от капитала как целого (конкретно-всеобщего), т.е. прогресс именно тотальной зависимости. Другое дело, что развертывается эта зависимость в камуфлирующих ее содержание формах и по зачастую малозаметным каналам. Среди последних: • отсутствие существенных гарантий социального обеспечения и, что особенно важно, занятости для лиц, работающих неполный день, по временному контракту, на дому и т. п.;
увеличение вследствие этого не только нормы эксплуатации, но и зависимости такого работника как от отдельного работодателя, так и от капиталистической системы в целом; • существенное ограничение возможности самоорганизации и коллективного противостояния гегемонии капитала; • воспроизведение механизмов «рассеянной мануфактуры» на новом этапе, лишающих работников преимуществ обобществленного труда, и не создающих коллективы (подобные фабрично-заводским), в которых развиваются отношения солидарности; • интенсификация конкуренции между наемными работниками; «очастнивание» не только труда, но и всех сторон социальной жизни работника, что приводит к еще большему подчинению человека тотальной власти не только капитала, но и рынка. В результате формируется (этот тезис развивается в рамках концепции двойственной экономики — dual economy) разделение трудящихся не только в мире в целом, но и внутри развитых стран на «элиту» постоянно (а подчас и гарантированно) занятых служащих, сращенных с капиталом-корпорацией, и остальных наемных рабочих, попадающих (в силу отсутствия социальной защиты) в полурабскую зависимость от капитала. Особенно важен в этом контексте переход к все более широкому использованию формы, которую мы в конце 1990-х гг. назвали «постиндустриальной рассеянной мануфактурой». Использование широко разрекламированной еще в работах Д. Белла формы «электронного коттеджа» создало видимость перехода в случае с постиндустриальным работником от формы наемного труда к форме труда по предоставлению услуг одним независимым товаропроизводителем (постиндустриальным работником) другому (корпорации). Эта видимость не случайна: отношения наемного труда и капитал по видимости всегда были и остаются отношениями двух независимых товаровладельцев, что специально подчеркнуто К. Марксом. Но так же верно и то, что в сущности своей они были и остаются отношениями подчинения труда капиталу. Другое дело, что форма этого подчинения может быть, была и будет различной для разных в технологическом и организационном отношении капиталистических предприятий.
Мы не случайно уделили некоторое внимание теории формального и реального подчинения труда капиталу. Она «работает» во многих случаях, в том числе и в случае с «постиндустриальной рассеянной мануфактурой». В данном случае мы видим действительно имеющий место отход от отношений реального подчинения труда капиталу, типичных для индустриального капитализма (фабрика, конвейерное производство). Но этот процесс не отменяет старых механизмов формального подчинения труда капиталу и добавляет новые механизмы тотального подчинения интеллектуального работника капиталу, описанные выше. Так что сравнение «электронного коттеджа» с рассеянной мануфактурой — это более чем аналогия.
Это характеристика действительного сходства методологотеоретической природы отношений подчинения труда капиталу. Продолжим наш анализ. Система названных каналов подчинения человека капиталу, мультиплицированная развитием «общества профессионалов» (как, повторим, одной из превратных форм генезиса креатосферы), приводит к разрушению «общества двух третей», размыванию «среднего класса». Образуется не только социальный слой («прото-класс»), персонифицирующий гегемонию корпоративного капитала («корпоративная номенклатура»), но и социальный слой («прото-класс»), непосредственно осуществляющий (прежде всего в превратном секторе) эту гегемонию («профессионалы» — новое качество капитала-функции)1.
1 Выделение этих слоев проведено в соответствии с классическими марксистскими критериями, прежде всего — местом в системе общественного разделения труда и системе производственных отношений.
В целом эти два подразделения новой корпоративной буржуазии вкупе с интегрированными в эту систему интеллектуалами, превращенными в «человеческий капитал» и непосредственно обслуживающими гегемонию капитала в духовном производстве, плюс средняя и преуспевающая часть мелкой буржуазии образуют новую «высшую 1 3* (а где-то и меньше) общества развитых стран. Социальный статус, доходы и власть этой 1/3 активно растут (не только абсолютно, но и относительно) на протяжении последних 20-30 лет. В противоположность этому собственно наемные работники (потенциальные субъекты массовой общедоступной творческой деятельности — учителя и воспитатели, «рядовой» медицинский персонал, инженеры, рекреаторы общества и природы) все более отстают от этой высшей части. Динамика их социального положения (отсутствие существенных положительных сдвигов на протяжении последних 30-40 лет при росте интенсивности труда) становится все ближе к положению низшей трети населения развитых стран. В результате можно предположить, что при сохранении этих тенденций в недалеком будущем развитые страны станут «обществами одной трети (четверти...)», выкинув большинство своих граждан за порог «прогресса». В результате в мире в целом складывается аморфный, но постоянно растущий массовый слой лиц, «исключенных* из системы стабильных, институционально-гарантированных отношений труда и капитала — прекариат (в некоторых случаях понятие «прекариат» переводится на русский как «отверженные», что, учитывая традиции перевода Виктора Гюго, даже ближе русскоязычному читателю)'.
1 Прекариат - понятие, пока не имеющее устойчивого значения. Как правило, под ним понимают весьма аморфный слой лиц, не имеющих стабильной занятости или, в более широком смысле, лиц, не имеющих стабильных оснований жизни, гарантий будущего (см.: BoltanskiL, ChiapdloE. The New Spirit of Capitalism. L-N.Y.: Verso, 2005; SUindingG. The Precariat: The New Dangerous Class. L ; N.Y.: Bloomsbury Academic, 2011).
Завершал наш анализ подчинения капиталу Человека и креативной деятельности, гегемонии корпоративного капитала в сферах, лежащих «по ту сторону собственно материального производства» напомним, что не рассматриваемые в этом подразделе многие противоречия подчинения индустриального труда капиталу ныне «выносятся» в страны «Третьего» мира, где эти «старые» формы доминирования капитала до сих пор являются наиболее актуальными. В полной мере они актуальны и для большей части отраслей сервиса во всем мире, в том числе — в развить» странах. Более того, начинающаяся после мирового экономического кризиса 2007-2009 годов волна реиндустриализации в ЕС и США может реактуализировать названные выше проблемы, расширив сферу материального производства этих стран, где никогда полностью не исчезал традиционный индустриальный труд «обычного» наемного рабочего и его «обычное» формальное и реальное подчинение капиталу, описанные еще К. Марксом. Наконец, не забудем и о том, что гегемония корпоративного капитала воспроизводит целый ряд как бы «восстановленных» в новом качестве добуржуазных отношений отчуждения. Последние не только включаются в систему отношений гегемонии корпоративного капитала, но и воспроизводятся параллельно с ним в странах «Третьего мира* и бывшей «Мировой социалистической системы». Как мы писали выше, в развитых странах эти добуржуазные отношения зависимости (в частности, прямого подчинения творческого труда и присвоения человека вместе с его творческими способностями) сохраняются (в снятом виде) через специфическую систему бюрократического контроля, административного подчинения в рамках государства и корпораций, а также в виде различных механизмов внеэкономического принуждения (например, психологического и идеологического давления на работников), систему патерналистской зависимости работников от корпораций и ее боссов. Тем самым возникает сложная система не только экономической, но и психологической, идеологической, социальной власти корпоративного капитала. В результате развертывания всех этих процессов в условиях позднего капитализма происходит формирование своеобразных транснациональных кланово-корпоративных группировок («пирамид»), в которых осуществляется интернациональная эксплуатация человека, а не только наемного работника, отчуждение и подчинение капиталу его личностных качеств. Итак, важнейшим источником создания своего рода «субститутов», позволяющих использовать в рамках прежней системы прогресс технологий в материальном производстве и, главное, процессы, лежащие «по ту сторону собственно материального производства», является гегемония корпоративного капитала, но не только она. Своеобразной реакцией на процессы снятия буржуазных производственных отношений может быть сохранение в прежнем мире того, что Иштван Мессарош называет метаболизмом капитала. На основе разработок этого автора можно сделать вывод, что снятие буржуазных производственных отношений может не означать одномоментного снятия и всех остальных компонентов социальной жизни, характерных для этой системы1.
Последние включают, в частности, общественное разделение труда, специфически капиталистическую структуру производства и его макротехнологии, типы организации хозяйственных звеньев и их взаимодействия, структуру социальной жизни общества, модели и традиции поведения и т. п. Все эти процессы, противоположные генезису освобождения труда, позволяют как бы реставрировать и поддерживать механизмы отчуждения в отношениях соединения работника со средствами производства. Именно в силу развития названных выше механизмов гегемонии корпоративного капитала и сохранения его «метаболизма» 1 См.: Mészàrosl. Beyond Capital: Toward a Theory of Transition. L.: Merlin Press, 1995. проблема снятия отчуждения (и, в частности, эксплуатации) не может быть и не будет решена сама собой вне качественных, диалектических изменений системы нынешних социальных отношений (социальной революции), осуществляемых вполне определенными социальными силами (какими именно, — это предмет другой работы), объективно заинтересованными в осуществлении таких изменений. Капитал способен до определенного предела развивать переходные формы, абсорбирующие развитие творческой деятельности, но сам по себе он никогда не изменится так, чтобы утратить свою власть, гегемонию. Такое изменение может быть осуществлено лишь противоположной капиталу общественной силой — этот фундаментальный вывод К. Маркса не устарел и в XXI веке. Перейдем к анализу экономических основ социальной структуры позднего капитализма.
П.7.1. Почему эксплуатация творческого труда приводит к подчинению капиталу не только рабочей силы, но и личности творческого работника?
П.7.2. Каким образом происходит замещение креатосферы превратным сектором, а человека-творца — «профессионалом»?
П.7.3. Какова роль частной интеллектуальной собственности: а) с точки зрения присвоения капиталом интеллектуальной ренты и б) с точки зрения развития творческого потенциала человека?
П.7.4. Каковы внеэкономические формы контроля капитала над творческой личностью?
П.7.5. Как создается видимость превращения творческого наемного работника в члена капиталистической корпорации?
П.7.6. Каким образом капитал контролирует творческую деятельность т. н. самозанятых?
Исследование, описанное в статье про творческая (креативная) деятельность, подчеркивает ее значимость в современном мире. Надеюсь, что теперь ты понял что такое творческая (креативная) деятельность, креативно-вещная зависимость, креативное рабство, формальное и реальное подчинение человека капиталу, симулятивное потребление, распредмечивание феноменов, самоэксплуатация, общество одной трети, размывание среднего класса и для чего все это нужно, а если не понял, или есть замечания, то не стесняйся, пиши или спрашивай в комментариях, с удовольствием отвечу. Для того чтобы глубже понять настоятельно рекомендую изучить всю информацию из категории Политическая экономия (политэкономия)
Часть 1 Глава 7 Подчинение труда, свободного времени и Человека: капитал, его гегемония и пределы в мире
Часть 2 7.4. Подчинение капиталу Человека: заключительные ремарки - Глава 7 Подчинение
Ответы на вопросы для самопроверки пишите в комментариях, мы проверим, или же задавайте свой вопрос по данной теме.
Комментарии
Оставить комментарий
Политическая экономия (политэкономия)
Термины: Политическая экономия (политэкономия)