Лекция
Это продолжение увлекательной статьи про мотив.
...
теперь решить поставленную выше проблему, а именно как определить отношение между двумя чисто гипотетическими конструктами: между диспозициональной переменной «мотив» и функциональной переменной «мотивация»? В той степени, в которой нам удалось эмпирически выявить отношение между обеими независимыми переменными — ситуацией (ее стимулирующим содержанием) и мотивом,— мы можем выделить последний из связи с другим гипотетическим конструктом — мотивацией. Иными словами, если понимать критериальное поведение как продукт взаимодействия ситуации и мотива и изолировать при этом влияние диспозициональной переменной «мотив», то можно сказать, при каких обстоятельствах определенная степень выраженности этой переменной будет вести к увеличению или уменьшению значений функциональной переменной «мотивация».
Оба экспериментальных плана пригодны для исследования четырех (5— 8) из основных проблем мотивации, и в первую очередь восьмой — проявление мотивации в различных поведенческих актах и детальный анализ обусловливающих эти проявления ситуационных и личностных факторов. Сверх того, экспериментальный план пятого типа вполне пригоден для решения остальных проблем (5—7), связанных с гипотетическим конструктом «мотивация». Варьирование независимо друг от друга ситуационной стимуляции и выраженности мотива открывает для этого большие возможности. Например, в рамках пятой проблемы — смена и возобновление мотивации — можно исследовать, когда при планомерном изменении ситуационной стимуляции при заданной выраженности мотива произойдет смена мотивации, о которой мы узнаем по переходу к альтернативной деятельности. То же самое относится к возобновлению прежних действий. После того как Фрейдом была показана значимость «нереализованных желаний», влияние прошлой мотивации на актуальную стало важной проблемой. В исследованиях этого типа в предварительной фазе часто индуцируется успех (удовлетворение) или неуспех (фрустрация) отвечающего данному мотиву действия.
Большая дифференцированность используемых схем планирования эксперимента требуется в работах, в которых делается попытка изолировать опосредующие мотивационные процессы саморегуляции (седьмая проблема). Для этого наиболее пригодны многофакторные экспериментальные схемы, в которых одновременно варьируются и ситуационная стимуляция, и выраженность мотива, а зависимыми переменными являются показатели гипостазированных когнитивных процессов. Например, ожидания и значимость достигнутого целевого состояния (их влияние на поведение животных установлено давно [М. Elliott, 1928; L. Crespi, 1942]), субъективная оценка вероятности успеха предстоящих попыток [К. Schneider, 1973] или оценка апостериори причин собственного успеха или неудачи, так называемая каузальная атрибуция [W.-U. Meyer, 1973a], a также самооценка [Н. Heckhausen, 1978]. Все эти виды когнитивных опосредующих процессов оказались важными компонентами мотивации (см. гл. 10 и 11).
Экспериментальные планы IV и V позволяют сблизить различные подходы к поведению. В то время как схема IV, сохраняя неизменными ситуационные влияния, смещает объяснения поведения в личностные, т. е. диспозициональные, факторы, схема V позволяет вести более сбалансированный учет личностных и ситуационных факторов и анализировать актуально мотивированное поведение как продукт взаимодействия (статистического) обоих источников.
Все сказанное о конкретных экспериментальных планах обобщено в табл. 1. 4. В ней сведены все рассмотренные моменты: исследуемый гипотетический конструкт, независимые и зависимые переменные, релевантные основные проблемы и, наконец, локализация объяснения поведения.
____________
* Если неизменность ситуации не контролируется, возможные корреляции между двумя зависимыми переменными (мотивом и внешними критериями) могут быть поставлены под сомнение.
Мы изложили ряд точек зрения, господствовавших ранее в психологии мотивации и так или иначе ее определявших. Не просто историческое, а систематическое рассмотрение позволяет ориентироваться в том, сводится объяснение поведения к личностным или ситуационным факторам, какие из основных проблем психологии мотивации стоят на переднем плане и какие для их исследования используются экспериментальные приемы.
Однако еще не рассмотрен один важный аспект, приняв во внимание который также можно классифицировать прежние исследовательские подходы. Аспект этот— место, отводимое в мотивации когнитивным структурам и процессам. В последнее время когнитивные теории мотивации приобретают все большее значение [F.Srwin, 1971; H.Heckhausen, B.Weiner, 1972; B.Weiner, 1972; H.Heckhausen, 1973a; 1977 a; b]. Решающим является вопрос о том, считается ли связь между ситуационным побуждением и последующим поведением прямой или между ними постулируется какой-то ряд протекающих в психике субъекта опосредующих процессов и признается ли когнитивный характер этих процессов.
На одном конце такого ряда стоят чисто стимульно-реактивные теории, например ассоциативные подходы в теории научения Уотсона [J.Watson, 1924], Газри [E.Guthrie, 1935] и Скин-нера [B.F.Skinner, 1938; 1953], на другом—теоретические подходы, разделяющие стимул и реакцию более или менее длинным рядом разного рода когнитивных процессов: оценка актуальной ситуации, антиципация событий и оценка их последствий; проекция, подготавливающая выбор направления действий, или ретроспекция, формирующая самооценку достигнутых результатов [F.Halisch, 1976; H.Heckhausen, 1978]. При этом содержание когнитивных процессов рассматривается не как простой эпифеномен каких-то базисных событий, а как фактор, решающим образом влияющий на мотивационные явления и тем самым на последующее поведение. И хотя такие подходы усложняют теоретическую, и в первую очередь методическую, сторону проблем мотивации, но они во многих отношениях превосходят некогнитивные теории. Отдельные опосредующие когнитивные процессы исследовались и теоретически разрабатывались различными авторами: Хайдером [F. Не-ider, 1958], Келли [Н. Kelley, 1967], Вайнером [В. Weiner, 1972]— каузальная атрибуция успеха и неудачи, Фестингером [L. Festinger, 1957; 1964]—когнитивный диссонанс, Лаза-русом [R. Lazarus, 1968]—оценка и переоценка ситуации, Ирвином [F. Ir-win, 1971]—интенция и т. д.
Разработан ряд процессуальных моделей, включающих в себя такие опосредующие функциональные переменные. Конечно, сложность заключается в том, что непосредственно наблюдать подобные переменные нельзя. Можно лишь косвенно заключить об их существовании по отдельным признакам до или после собственно действия. По этой причине представить протекание процесса можно только с помощью теоретической модели, а затем эмпирически проверить выводимые из нее следствия. Таким образом, наличие двустороннего взаимодействия нельзя доказать непосредственно, его можно только подтвердить, создав обоснованную теорию. Для проверки комплексной процессуальной модели мотивации в отличие от дисперсионно-аналитического экспериментального плана V более адекватны программы компьютерного моделирования, построенные по правилам соответствующего логического исчисления. Результаты моделирования сравниваются с эмпирическими данными [см.: J. Kuhl, 1977].
Между этими крайними разновидностями теорий имеются важные переходные формы, также постулирующие между ситуацией и поведением промежуточные, носящие характер гипотетических конструктов переменные. Необихевиористские теории Хал-ла, Спенса, Миллера [С. Hull, 1952; К. Spence, 1956; N. Miller, 1959] уже больше не утверждают тесной сти-мульно-реактивной связи, но предлагают в качестве опосредующих объяснительных конструктов такие величины, как сила потребности и побудительные характеристики целевого объекта. Следующий шаг ведет еще к одной группе теорий, в которых промежуточным переменным (гипотетическим конструктам) сообщается уже их можно назвать теориями «ожидаемой ценности». Значимость (ценность) альтернативных исходов действия взвешивается с учетом субъективной вероятности их достижения или недостижения (ожидания). Популярным вариантом является предложенная Аткинсоном модель принятия решения в условиях риска [J. W. At-kinson, 1957; 1964-].
Теории не только могут быть более или менее «экономичными», т. е. использовать большее или меньшее число переменных и приписывать им качество когнитивных процессов, процессов переработки информации. Такие теории восходят прежде всего к «психологическому бихевиоризму» Толмена [Е. Tolman, 1932; 1955] и теории поля Левина [К. Lewin, 1938], большее или меньшее значение, в их основе могут также лежать различные объяснительные модели поведения. Это становится заметно при подробном разборе того, как трактуются основные понятия, используемые для анализа поведения. Пока о ситуации и действии (если оставить в стороне опосредующие промежуточные процессы) мы говорили в самом общем виде, оба понятия порождали лишь сплошные проблемы. То, в какой мере их удастся решить или обойти, позволит обосновать метатеоретиче-ские подходы к построению и методическому оснащению теорий.
Начнем с ситуации. В самом общем смысле под ситуацией понимается актуальное окружение живого существа, определяющее в данный момент времени поведение этого существа. Ситуация предполагает, следовательно, поток информации об актуальном окружении. В бихевиористских теориях вместо ситуации употребляется термин «стимул». Независимо от того, какой из этих терминов используется, обнаруживаются как минимум четыре проблемы.
Во-первых, какую часть своего актуального окружения регистрирует живое существо? Конечно, не все, а лишь часть, в первую очередь новое, неожиданное, заметное. Все эти качества, однако, представляют собой результат переработки информации при восприятии ситуации. Они зависят от особенностей деятельности воспринимающего субъекта (например, от способов кодирования, отбора и означивания информации).
Во-вторых, насколько элементарна или сложна воспринятая информация? Гипотезы, которым отдается предпочтение, колеблются в весьма широком диапазоне: от восприятия простых сигналов («стимул») до восприятия целостных смысловых конфигураций. Скорее всего, имеет место нечто вроде схватывания «ситуации в целом», и это схватывание определяет, какое значение будут иметь детали.
В-третьих, как выделить информацию в мотивационных особенностях ситуации? Есть три принципиально различные системы описания: физи-калистская констатация, интерсубъектное сообщение (т. е. согласованное мнение нескольких наблюдателей или то, что экспериментатор считает таковым) и субъективные (феноменальные) особенности, как они воспринимаются данным индивидом в соответствующей ситуации. Выбор одной из трех систем крайне важен для построения психологической теории. Не только физикалистски идентичные, но и интерсубъектно воспринимаемые как тождественные ситуации (в их общем, очевидном значении), как правило, будут переживаться разными индивидами по-разному (т. е. будут иметь разное личностное значение). Точное определение психологически значимых особенностей ситуации осуществимо в конечном счете лишь на уровне личностных значений, т. е. на уровне тех смыслов, которые реально существуют для субъекта [Н. Heckhausen, 1973a]. Для психологии мотивации важно то, что дано субъекту как существенное для него переживание, а не то, что дано физикалистски или интерсубъективно, т. е. не то, что считают важным другие. Требование оценивать ситуации в соответствии с их личностным значением влечет за собой методологическую проблему, с которой связана основная трудность психологического исследования мотивации.
В-четвертых, где проходит граница между индивидом и его окружением? Часто ее просто отождествляют с поверхностью тела. Однако имеется еще информация о внутренних состояниях (таких, как голод или боль), которые в переживании (или даже по отношению к центральной нервной системе, принимающей и обрабатывающей эту информацию) представляют собой нечто внешнее и поэтому должны быть отнесены к ситуации.
С понятием «действие», введенным в начале этой главы, связано не меньше проблем, чем с понятием «ситуация».
Во-первых, обращает ли субъект на свои действия такое же внимание, как и на ситуацию, в которой находится? При всей рефлексивности действия внимание, как правило, направлено на те фрагменты ситуации, которые представляются значимыми и на которые действие ориентировано. Субъект может наблюдать за самим собой лишь в виде исключения. Условия и последствия такого внимания к себе изучали, в частности, Дюваль и Виклунд, а также Хекха-узен [S. Duval, R. Wicklund, 1972;
Н. Heckhausen, 1980]. Направленные на себя когнитивные процессы могут иметь своим предметом целостное действие, его актуальное состояние и развитие лишь постольку, поскольку в восприятии дана «целостная ситуация» со многими выделенными деталями, а самонаблюдение легко нарушает протекание действия. Замечаются отдельные компоненты, на фоне которых протекает действие, а именно эмоциональное состояние, изменение ожиданий, степень удачности данного этапа деятельности, текущая самооценка [Н. Heckhausen, 1980]. Обращению восприятия на себя способствует внимание к собственной личности (или к ее репрезентации), а также попадание в поле зрения другого человека. Например, человек видит себя в зеркале, слышит свое имя, чувствует, что за ним наблюдают, и т.. п. [R. Wicklund, 1975].
Однако, как показали Джонс и Нисбетт, обычно внимание субъекта направлено на ситуацию. Это не значит, что субъект полностью забывает о себе. Действие, как правило, сопровождается своеобразным обрамляющим самосознанием, точнее, рефлексией того, что субъект своими действиями меняет ситуацию в определенном направлении, что он стремится к тому или иному целевому состоянию и предполагает его достигнуть и т. п. Ответ на вопрос, сколько и что именно замечает субъект в своем поведении, является решающим для определения ценности и глубины данных по интро- и ретроспективной самооценке. Представление о том, что субъект непрерывно, полно и надежно фиксирует свои действия (в том числе и все внутренние процессы) и мог бы дать полный и неискаженный отчет об этом, ошибочно. Нисбетт и Вильсон попытались экспериментально проверить [R. Nisbett, T. Wilson, 1977] и дифференцировать условия, при которых нельзя полагаться на самоотчеты, например, случай, когда уместное использование сиюминутных теорий так заполняет пробелы в опыте, как если бы субъект действительно видел то, о чем рассказывает [см. критику этого исследования: Е. Smith, F. Miller, 1978]. Бесспорно, упущенные или отсутствующие детали легко реконструируются и появляются в воспоминании в силу предвзятости или внушения [H.-J. Kornadt, 1958].
Во-вторых, в какой системе описывать и определять действие: с помощью физикалистского измерения, интерсубъективного внешнего наблюдения или субъективного внутреннего восприятия? Предпочтение одной из систем весьма заметно влияет на то, что относится к действию. При физикалистском (или физиологическом) измерении в него можно включить не замечаемую субъектом непроизвольную активность организма, такую, как деятельность желез внутренней секреции, изменения электрического сопротивления кожи, и, напротив, исключить такие вещи, как представления и мыслительные процессы. В сущности, внешнее наблюдение ограничится регистрацией моторной активности (в том числе словесного и внеречевого общения). Самонаблюдению могут быть открыты (с учетом упомянутых выше ограничений) отдельные аспекты и содержания собственных действий, которые контролируются или принципиально контролируемы сознанием. К ним относятся как «внутренние действия», например представления и мыслительные процессы, так и «внешние действия» в форме двигательных реакций и коммуникативного поведения.
В-третьих, в зависимости от выбора одной из трех указанных систем дается ответ на вопрос: насколько элементарны или сложны, структурированы и протяженны во времени единицы активности? Так, на физикалистско-физиологическом уровне описания действие можно разложить до элементарных мышечных сокращений, в то время как на уровне внешнего наблюдения и самовосприятия в качестве элементов действия можно представить весьма сложные, разнообразные и протяженные во времени последовательности движений. На уровне описания конкретных данных различают поэтому «молекулярные» и «молярные» единицы описания. То же приложило к строящимся на их основе теориям.
Лишь в самое последнее время расчленение непрерывного потока активности на единицы стало предметом более пристального изучения*. Ньютсон [D. Newtson, 1976] с сотрудниками предъявлял испытуемым видеозаписи последовательностей действий. Испытуемые должны были нажатием кнопки отметить «переход», т. е. завершение, по их мнению, одной единицы поведения и начало другой. Задание не вызвало у них затруднений независимо от того, должны ли они были выделять более мелкие или более крупные единицы или такие, которые они считали «естественными». Более мелкие еди" ницы оказывались частями более крупных. Наблюдалась высокая согласованность между испытуемыми, а также устойчивость к повторному тестированию моментов таких переходов. Когда поток активности наблюдаемого человека становился плохопредсказуемым, испытуемые переходили к членению действия на более мелкие единицы. Моменты перехода оказались решающими для понимания наблюдавшегося потока активности. Они не просто образовывали временные границы между сегментами действия, но содержали всю информацию об изменениях в потоке активности, которая была необходима для понимания и узнавания последовательности действий.
_________________
* В работах советских психологов и психофизиологов выявлены многочисленные объективные показатели, позволяющие выделить последовательные фазы активности, предположительно соответствующие отдельным действиям. В качестве таких показателей могут, например, выступать фазы непроизвольных движений глаз [Гиппенрейтер Ю. Б. Движения человеческого глаза. М., 1978] или моменты изменения соотношения когнитивных и исполнительных компонентов двигательного акта [Гордвева Н. Д., Зинченко В. П. Функциональная структура действия. М., 1982]. В теоретических работах подчеркивается неаддитивный характер деятельности, которая не может быть исчерпывающим образом представлена в виде последовательности направленных на достижение сознательных целей действий [см.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975]. Последнее объясняется прежде всего сосуществованием в каждый момент времени нескольких различной степени общности целей. Выполнение локальных действий поэтому оказывается включенным в контекст достижения целей более высокого уровня. Реконструкция деятельности предполагает описание одновременно разворачивающихся на разных уровнях процессов активности. (Прим. ред.)
В-четвертых, возникает проблема, специфичная именно психологии мотивации. Нельзя ли выделить в потоке активности центральный и управляющий компонент деятельности, противопоставив его инструментальным, исполнительным навыкам? Если бы это удалось, последние и стали бы действием в собственном смысле, т. е. тем, что объясняется психологией мотивации с помощью мотивирующих и управляющих центральных процессов. Исключенные из понятия действия опосредующие процессы либо феноменологически даны в самовосприятии, либо дедуктивно выводятся из гипотетических конструктов, подобных тем, что были рассмотрены выше. Но при этом они не исключаются из мотивационно-психологического объяснения. Обычно анализируется лишь одна составляющая поведенческого акта, а именно регуляция внешнего действия внутренними когнитивными процессами. Невыясненным остается, однако, обратное влияние внешнего действия на ситуацию и ее восприятие, на самовосприятие, в том числе на соответствующее изменение опосредующих мотивационных процессов и т. д. Выявление исходных условий внутренней активности в форме опосредующих мотивационных процессов и проявляемых при этом индивидуальных различий является не менее существенной проблемой психологии мотивации, чем анализ условий внешней деятельности.
В столь запутанном (и даже более запутанном, чем это показано выше) лабиринте взаимосвязей «ситуация» и действие» уже не кажется удивительным построение теорий мотивации с совершенно различных позиций, что сразу приводит к предвзятому выбору объяснительной модели. Так, сомнительность результатов по якобы выявленным методом интроспекции элементарным составляющим сознания способствовала появлению в 20-е it бихевиоризма и осуждению самонаблюдения. Научными начали признавать лишь такие данные, которые можно было описать в физических величинах или установить интерсубъективно при помощи внешнего наблюдения. При этом всякого рода когнитивные образования были объявлены менталистскими и изгнаны из психологической теории мотивации. Способности же, наличие которых отличает человека от любого животного, такие, как предвосхищение событий, мышление и речь, оказались вне внимания исследователей. Эксперимент с животными в сильно ограниченных условиях стимуляции и возможностях реагирования стал образцом анализа поведения, преимущественно такой его формы, как научение, т. е. приспособление организма к изменившимся ситуационным обстоятельствам. Все это сказалось на соответствующих теоретических подходах в психологии мотивации.
Бихевиористская объяснительная модель—пример тому. Согласно этой модели ситуация представляет собой совокупность отдельных стимулов. Живое существо—это «организм». Его реакция суть движения или внутренняя секреторная активность. Стимул вызывает в организме реакцию, которая прочно ассоциирована со стимулом в силу прежних процессов научения. Объяснение сводится к представлению о пассивно реагирующем аппарате, который в состоянии в изменившихся условиях ситуации изменить свою программу «стимул — реакция» в соответствии с критерием максимальной редукции потребности. Ситуация и действие рассматриваются в элементарной и легко объективируемой форме как стимулы и реакции, а опосредующие промежуточные процессы, не говоря уже о когнитивных структурах, опускаются. Такова несколько утрированная и упрощенная картина одной из объяснительных моделей, которая, впрочем, оказалась пригодной для выявления многих взаимосвязей.
Но трудности в объяснении поведения, которое, несомненно, регулируется предвосхищением будущих целевых состояний, все больше побуждали к разделению связи между стимулом и реакцией, к включению промежуточных переменных, объяснительных конструктов, к насыщению их когнитивными значениями, к замене механистично-каузальной трактовки трактовкой псевдофиналистской, к пониманию стимула и реакции на психологически более высоком понятийном уровне, к осознанию того, что живые существа активны, а не обречены на постоянную пассивность, пока внешние или внутренние стимулы не будят их, что они получают информацию об окружающем, преобразуют ее и действуют в окружающем мире согласно имеющемуся знанию.
На протяжении десятилетий исследователи, чьи взгляды во многом совпадали, не только говорили о мотивирующем влиянии когнитивных образований, но и пытались раскрыть их роль в процессе мотивации, сделать их доступными научному анализу благодаря применению интерсубъектных методов: В последующих главах описаны те стадии, которые пришлось пройти на этом пути. Но в первую очередь необходимо дать общее представление об истории психологии мотивации, о развитии ее проблематики.
Попытки объяснить поведение живых существ предпринимались давно. Под тем или иным названием и с разных исходных позиций обсуждалось то, что сегодня связывается с проблемой мотивации,— вопросы активизации, управления и реализации целенаправленного поведения. Мы не будем детально рассматривать всю запутанную историю этой проблемы [см.: R. С. Bolles, 1975] и воспользуемся словами Германа Эббингауза (1850— 1909), правда, сказанными о психологии в целом: «У нее долгое прошлое, но короткая история».
С возникновением научной, т. е. экспериментальной*, психологии при обсуждении мотивации стали использоваться самые различные термины: воля, инстинкт, побуждение, потребность, движущая сила, мотив, причина и т. д., а сама мотивация постепенно занимала все большее место в объяснении не только поведения и обучения, но и таких, казалось бы, «автоматически» протекающих процессов, как восприятие, представливание и мышление. Изучение мотивации со временем вылилось в самостоятельное направление с собственным понятийным аппаратом, методами, теориями. Первые исследования были посвящены анализу волевого акта.
_________________
* Приравнивание научной психологии к экспериментальной справедливо лишь до тех пор, пока речь идет о произошедшем в конце прошлого века институциональном отделении психологии от философии. Фактическое становление первой как научной дисциплины в значительной степени опиралось на неэкспериментальные или квазиэкспериментальные методы исследования, прежде всего на различные методы наблюдения. Достаточно сказать, что ббльшая часть приводимых в данной книге результатов получена в ходе исследований корреляционного типа, которые нельзя считать экспериментальными в строгом смысле этого слова. (Прим. ред.)
Так, Пфендер в описательном труде «Мотив и мотивация» [A. Pfander, 1911] рассматривал мотив как основу волевого решения, а вышедшая в 1936 г. первая англоязычная книга называлась «Мотивация и поведение» [Р. Т. Young, 1936]. Двадцать лет спустя рефераты, монографии, обзоры, руководства уже шли одно за другим. Среди них следует упомянуть серию ежегодников по проблемам мотивации университета штата Небраска (с 1953 г.), руководства [S. Koch, 1959— 1963; Н. Thomae, 1965] и более или менее полные учебные пособия [С. N. Gofer, M. N. Appley, 1964; J. W. Atkinson, 1964; J. W. Atkinson, D. A. Birch, 1948; R. C. Bolles, 1967; 1975; К. В. Madsen, 1959; 1974; B. Weiner, 1972].
Сегодня исследования мотивации еще далеки от окончательного решения всех вопросов и от выработки единых методов и теорий, а потому имеет смысл проследить развитие проблематики мотивации в исторической перспективе. При этом нам придется вернуться почти на столетие назад. Прежде всего обратимся к первым исследователям мотивации, которые в начале нашего века занялись проблемами, не утратившими свою значимость и по сей день, и проследим становление отдельных направлений в разработке этих проблем.
В философии и теологии человек издавна рассматривался как существо, одаренное разумом и свободной волей. Эти качества не только отличают человека от животного, определяя его сущность, но и налагают на него ответственность за свои действия и решения. Проблема объяснения человеческого действия в этом случае крайне проста. Человек действует разумно по легко усматриваемым причинам и законным основаниям, поскольку обладает разумом, а раз он наделен свободной волей, излишне и бесплодно объяснять его действия внешними силами — будь то влияние внешней среды или состояния собственного тела. Конечно, разумным действиям и проявлению свободной воли могут препятствовать вспышки эмоций и страстей. Подобное (пусть и не столь упрощенное) объяснение поведения в истории науки встречается неоднократно. Признается при этом зависимость человека, человеческих действий от материальных и физиологических данных организма или считается, что поведение человека подчинено гедонистическому принципу поиска удовольствия и избегания неудовольствия, значения не имеет. Ведь всякое такое объяснение не позволяет преодолеть пропасть между человеком и животными, поведение которых управляется не разумом, волей, а слепыми природными силами, инстинктами.
Этот дуализм декартовского типа был окончательно отвергнут вышедшей в 1859 г. книгой Чарлза Дарвина «Происхождение видов». Различия в строении тела и способах поведения живых существ Дарвин (1809—1862) объяснил действием двух принципов: наличием случайных изменений признаков и естественным отбором этих признаков в борьбе за выживание. Оба принципа оказались весьма перспективными для детерминистского объяснения человека, человеческих действий. На основе этого детерминистского мировоззрения, распространению которого на феномены человеческой мотивации долгое время препятствовали представления о кардинальном онтологическом различии между человеком и животными, сложились три наиболее авторитетные точки зрения на проблемы мотивации.
Первая точка зрения, исходившая из существования между человеком и животными ряда переходных форм и считавшая, что объяснение поведения животных может иметь общие черты с объяснением человеческого поведения, выявила инстинкты и побуждения, которые приводят в действие человеческое поведение. Мак-Дауголл, рассмотрев в вышедшей в 1908 г. работе в качестве главного объяснительного понятия инстинкты, заложил тем самым основы исследования мотивации в духе теории инстинкта. Это направление до сих пор представлено в работах современных этологов (Лоренц, Тинберген). Почти одновременно с Мак-Дауголлом Фрейд попытался объяснить такие, казалось бы, иррациональные феномены, как- содержание сновидений (1900) и поведение невротиков (1915), динамикой скрытых потребностей и тем самым заложил основы исследования мотивации в теории личности. Вторая точка зрения, исходившая из развития вида как результата размножения и поддержания существования только тех живых существ, которые могли приспособиться к окружающей среде, утверждала, что человеческий интеллект—явление не исключительное, а продукт милли-онолетней истории его становления. Интеллект, способность делать выводы из приобретаемого опыта, позволял сохранить вид, обеспечивая быстрое приспособление к меняющимся условиям среды. Однако если это так, то современные виды животных должны обладать зачатками интеллекта. Предпринятые в 80-е гг. прошлого столетия попытки установить характерные для тех или иных видов формы интеллекта и сравнить их между собой породили сравнительную психологию. Из фактологических описаний и чисто умозрительных сравнений постепенно сложились типы систематического экспериментального исследования научения. Первые работы в этом направлении осуществил Торндайк [Е. L. Thorndike, 1898; 1911] в подвале дома своего учителя Уильяма Джеймса. Сам Джеймс (1842—1910) как психолог занимал примечательную промежуточную позицию между старой и новой психологией. Обладая непревзойденным даром интроспекции, он проследил феномен сознания в волевых действиях, исходя, с одной стороны, из наличия свободной воли, а с другой— из свойственных человеку инстинктов. Согласно Джеймсу, человеческое сознание есть результат развития «нервной системы, которая усложнилась настолько, что не может управлять собою сама» [см.: Е. G. Boring, 1929, р. 501]. Джеймс экспериментов не ставил, но разработанное им понятие «habit» («привычка») впоследствии стало центральным в ассоциативной теории научения: привычка— это автоматически протекающее действие, которое, по Джеймсу, сначала управлялось сознательно.
Инстинкт как механизм приспособления, в котором особым образом проявляется естественный отбор, рассматривал и Дарвин, но он объяснял появление инстинктов как результат случайных изменений. Дарвин представлял инстинкты как накопление отдельных рефлекторных актов, а изменения и прогресс в таких накоплениях могли осуществляться согласно эволюционной теории только постепенно. Таким образом, инстинкты в поведении человека и животных уже не требовалось рассматривать как нечто цельное и неделимое, их можно было разложить на доступные наблюдению реакции на раздражители. Рефлекторная дуга стала рассматриваться в качестве основного элемента поведения. Русский физиолог Павлов (перевод его работ на английский язык появился в 1927 г.) и американец Торндайк в начале нашего столетия стали инициаторами экспериментальных исследований научения, до сих пор не потерявших своего значения как метода изучения мотивации.
Павлов и Торндайк заложили основы того, что можно назвать
продолжение следует...
Часть 1 Понятие мотив и мотивация, Ситуация и действие, Направления исследования мотивации
Часть 2 - Понятие мотив и мотивация, Ситуация и действие, Направления исследования
Часть 3 - Понятие мотив и мотивация, Ситуация и действие, Направления исследования
Часть 4 Вау!! 😲 Ты еще не читал? Это зря! - Понятие мотив и мотивация, Ситуация и действие,
Исследование, описанное в статье про мотив, подчеркивает ее значимость в современном мире. Надеюсь, что теперь ты понял что такое мотив, мотивация и для чего все это нужно, а если не понял, или есть замечания, то не стесняйся, пиши или спрашивай в комментариях, с удовольствием отвечу. Для того чтобы глубже понять настоятельно рекомендую изучить всю информацию из категории Психология управления
Ответы на вопросы для самопроверки пишите в комментариях, мы проверим, или же задавайте свой вопрос по данной теме.
Комментарии
Оставить комментарий
Психология управления
Термины: Психология управления