Лекция
Это продолжение увлекательной статьи про знание.
...
логики.
Пример 4. Физические соотношения неопределенности имеют информационное измерение и в известной мере тоже характеризуют неполноту логики физических доказательств. В частности, соотношение неопределенностей Гейзенберга – Бора характеризует неполноту логики доказательств квантовой физики. Дж. фон Нейман в 1932 г. доказал, что эта неполнота из-за неработоспособности законов причинности на субатомном уровне не может быть преодолена никаким "точным" измерением значений гипотетических "скрытых переменных". Теория Неймана создает иллюзию "логической полноты квантовой физики", что не способствует продвижению вглубь (например, к кваркам): "…очень интересной и перспективной возможностью являются законы субквантовомеханического уровня, содержащего скрытые переменные (Бом Д. "Причинность и случайность в современной физике", 1959.)" . Этот пример не случаен – просматривается общность природы подобных неопределенностей, обусловленная дискретностью (квантованностью) логических моделей и недостаточной мерностью логик.
Пример 5. В социологии известен эффект нетранзитивности матриц парных сравнений, когда респондент, предпочитающий объект А объекту Б, а объект Б объекту В, неожиданно для социолога может предпочесть объект В объекту А, чем нарушает транзитивную логику: если А лучше Б и Б лучше В, то А лучше В. Но такова данность противоречивой многомерной логики респондента, и социологу ничего не остается, как считаться с ней.
Пример 6. Создатели компьютерных сетей во избежание проблем неполноты и противоречивости (конфликтности) взаимодействий прикладных программ реализовали многоуровневую систему протоколов связи, что является ничем иным, как технической реализацией многомерной логики взаимопонимания открытых кибернетических систем (рабочих станций, серверов, хостов и т.п.).
Формальная логика (Аристотель и др.) – продукт человеческого рассудка, основанный на человеческом опыте, но абстрагированный от последнего, как и положено дедуктивному методу. В результате вместо конкретных вещей – Солнца, этого муравья, того камня, Сократа, моей мысли – формальная логика имеет дело с абстрактными классами вещей – звездами, муравьями, камнями, греками, мыслями – в лучшем случае, с некоторыми из них, где "некоторые" – логический квантор, но никак не переход к конкретным вещам. Логика оперирует с классами в силлогизмах, пропозициях и предикатах, не заботясь об индивидуальности элементов класса. И если в высказывании упоминается конкретный Иван, то для логики он равнозначен "некоторому русскому". Однако есть высказывания, достоверность которых зависит от индивидуального значения слов, обозначающих вещи. В этой ситуации формальная логика бессильна; она не улавливает индивидуальные значения слов своей дискретной "сетью", предназначенной для более крупной "рыбы" – классов вещей. Здесь важно семантическое измерение, обладающее, по-видимому, меньшей дискретностью, чем формально-логическое измерение, и потому используемое в языках понимания. На уровне понимающего мышления требуется принципиально другая логика, возможно, кантовская трансцендентальная логика, предметом которой являются не столько формально-логические конструкции высказываний и предикатов, сколько их смыслы и ценности для рефлектирующего субъекта.
Если нам не хватает для доказательства лингвистического, семантического или какого-то другого антропного логического измерения, что ж, мы вправе обратиться к внечеловеческой логике, например, логике фауны или флоры, к логике других цивилизаций, оставивших следы памяти в информационном поле. Иными словами, мы должны не пренебрегать другой логикой, а изучать ее как продукт другого разума, имеющего дело с другим опытом. Эти другие логику, разум, опыт мы не заключаем в кавычки, полагая, что только высокомерие человека игнорирует и даже отвергает их без должных оснований, даже когда человек со своими логикой, разумом и опытом оказывается перед тупиковой проблемой. Тупик – это знак для поиска в других направлениях, других измерениях. Логический тупик не исключение. Полагаем, что только полиморфный логический вывод позволяет в рамках закона необходимого разнообразия управлений успешно регулировать гомеостаз системы мыслимых доказательств.
Максимы единства знания единого Универсума и методологического полиморфизма не противоречат друг другу. Именно для достижения первой максимы так важно придерживаться второй. Методологический мономорфизм во все времена приводил к застою и заблуждению, ибо, сам того не подозревая, нарушал закон необходимого разнообразия тем, что не парировал разнообразие опытных данных методологическим регулятивным разнообразием. Логика мономорфизма: "если непонятно, значит, ложно". Логический мономорфизм не позволяет оптимально перекодировать разнообразие высказываний в собственное разнообразие дедукций с целью эффективного управления доказательством. Но ведь логика несет ответственность за правильность доказательств.
Дискурсивная левополушарная логика рассудка должна быть дополнена логикой других измерений – целостно-образной правополушарной логикой чувства и сверхчувства (интуиции, под- и надсознания, веры), логикой ноосферы. Тогда, возможно, она приблизится по своим свойствам к понятиям полноты и непротиворечивости.
Пример 7. Философское доказательство сводится обычно к защите выдвинутой концепции и часто базируется на весьма далеких друг от друга доктринах (научных, политических, философских, экономических, этических, эстетических и пр.). При этом, в отличие от логики и науки, философия за правильность и истинность доказательств никакой ответственности не несет. Поиск смысла высказываний безответственен, не наказуем, направленность вектора поиска произвольна, рефлексия имеет бесконечное число степеней свободы. Философ может, но не обязан дедуцировать в своей рефлексии. И тем не менее, рефлектируя (логически дедуцируя или фантазируя вне логики), философ обосновывает свою концепцию, свое видение исследуемой проблемы с единственной целью – он добивается (пусть и непроизвольно) апостериорного минимума неопределенности доказуемого, т.е. максимума информативности. В максимизации информативности доказательства смыкаются цели логики, науки и философии. Было бы странным, мягко говоря, философствование, не преследующее этой цели, когда априорная неопределенность высказываний, смысл которых философ должен был бы прояснить, ни на йоту не уменьшилась или уменьшилась несущественно.
Средства максимизации информативности доказательства должны быть связаны с семантикой доказуемых утверждений. Чем глубже утверждения, т.е. чем большее разнообразие состояний утверждаемых сущностей или явлений эти утверждения описывают, тем больше должно быть и разнообразие средств доказательства, адекватных содержанию доказуемого утверждения. Назовем это свойствовалидностью доказательства (valid (англ.) – действительный, имеющий силу – от validus (лат.) – здоровый, сильный). Напомним, что логика доказательства отвечает за его правильность, но не за истинность его исходных посылок и результата, а канал связи (между источником и потребителем доказательства) не отвечает за содержание переданного доказательства.
Пример 8. Если утверждение явно или опосредованно содержит информацию о биофизических и математических феноменах, то валидное доказательство должно использовать адекватные биофизические и математические законы и закономерности в их логической взаимосвязи для полной, непротиворечивой аргументации. Если утверждение классифицируется как этическое, эстетическое, эмоциональное, метафизическое и т.п., то валидное доказательство (если оно возможно) должно использовать адекватные средства, выходящие за рамки логики с ее информационной упорядоченностью, структурной жесткостью, творческой несвободой.
Валидность доказательства аналогична омическому и амплитудно-фазо-частотному согласованию электрического канала связи с нагрузками по входу-выходу. Без такого согласования значительная часть энергетического спектра электрического сигнала может быть утеряна в канале связи. Аналогично невалидное доказательство как информационный процесс разрушает свою информативность, свое разнообразие логической несогласованностью доказательных средств. Но как бы мы ни старались, число таких средств конечно, и в результате доказательство не достигает цели стопроцентно. Обязательны недопонимание и вопросы. По опыту, новый материал оказывается воспринятым и понятым максимум наполовину даже коллегами, не говоря об учащихся. Причины кроются не только во внутренней невалидности доказательств, но и во внешних факторах: ограниченности оперативной памяти потребителей, помехах в канале связи (передачи-приема), недостаточных чувствительности приема и пропускной способности канала связи, невостребованности доказательств. Для компенсации этих факторов в "код доказательства" вводится избыточность (повторение, кодовая многомерность), изменяется (перекодируется) форма доказательства.
Понятие информативности доказательства не может игнорировать его длительности. Ведь производительность источника доказательства и пропускная способность канала связи – темповые характеристики (измеряемые в бит/с), которые должны быть согласованы между собой (См. критерий эстетического качества Гемстергейса – тема 3, раздел 3.5.).
Применительно к темповой информативности доказательства приобретает реальный смысл принцип надежного кодирования Шеннона: если темп производства информации в процессе доказательства не превышает возможностей (пропускной способности) потребителей, то доказательство всегда можно закодировать так, что оно будет передано потребителям без задержек с вероятностью ошибки, сколь угодно близкой к нулю (но не равной нулю).
Что касается неоднозначности вербального кодирования, то, полагаем, что предпочтение, отдаваемое ему по традиции большинством гуманитариев, в частности, философами, перед другими формами кодов неубедительно, если учесть особенности мышления потребителей. Для потребителей с развитым абстрактно-логическим мышлением предпочтительными являются дискурсивные коды формальной логики, математики, естествознания. Для потребителей с развитым целостно-образным мышлением предпочтительны графика, "эйдетические" коды, гештальты. Обратим также внимание на специфические внутрисистемные помехи, создаваемые каналу передачи доказательства потребителями этого доказательства. Подобные помехи субстрагируются в виде априорных установок потребителя, сопутствующих или препятствующих приему доказательства данным потребителем. Эти помехи объективны в том смысле, что любое субъективное мышление в процессе приема (восприятия) доказательства обладает априорной информацией, в общем случае не совпадающей (в лучшем случае частично совпадающей) с исходными посылками логики доказательства и ее кодами. Эта информация в той или иной степени конфликтует с доказательством, мешает его адекватному приему, недопустимо загрубляет вход приемника, повышая сверх меры пороги обнаружения и различения сигналов. При особо интенсивных помехах возможны коллизии типа "не хочу (не могу) понять", "не понимаю, значит, неправильно" и т.п. Для компенсации подобных внутрисистемных помех следует вводить адекватную им избыточность в логику доказательства, например, через механизмы повторения, апробирования, аналогий и т.п.
Особый подкласс внутрисистемных помех составляют помехи, создаваемые языком.
Пример 9. Командные языки управления (в армии, программировании, автоматизированных системах управления и др.), научно-технические языки, языки математики и логики, нацеленные на однозначные информационные понятия, суждения и умозаключения, часто не достигают цели, ибо подвергаются неосознанному, объективному мешающему воздействию неоднозначных языков (обыденного, литературного, публицистического), привычных и неизбежных для любой языковой среды. Эти языки-помехи создают так называемыйязыковый шум, не позволяющий даже самому организованному языку – искусственному языку программирования – добиться однозначности. Начиная с определенного порога сложности, ни одна программа не работает без ошибок, многократно редактируется, и все равно "самая грубая ошибка будет выявлена, лишь когда программа пробудет в производстве по крайней мере полгода" (А. Блох. Закон Мэрфи). Тщательный анализ причин алгоритмических (наиболее опасных) ошибок в программировании (в грамматике это синтаксические ошибки) показывает, что у неопытных программистов в большей, у опытных в меньшей степени проявляется влияние языкового шума, выражающееся в неосознанных попытках навязать командному языку программирования логические структуры обыденного языка. Языковый шум вносит свою лепту в ограниченность рассудочного (дискурсивного) знания.
Осмыслим результаты. Чтобы доказать свою правоту, человек тратит массу ресурсов, пишет книги, доносы, диссертации, проводит длительные дорогостоящие опыты и изнурительные дискуссии, затевает войны, убивает, погибает сам (иногда геройски) – и все это ради одного или нескольких бит информации, за которыми эфемерные истина или ложь! Какова же цена информации, заключенной во всех апробированных доказательствах человека и исчисляемой многими триллионами бит?! И сколько потерь понес человек в процессе ее добычи, доказывая свою правоту ценой здоровья и даже жизни, а также силой, измором, дезинформацией, подкупом?! Что полезного, кроме явного вреда, дали и дают человечеству антагонистические отношения культур, опирающихся на различные религиозно-конфессиональные или политико-идеологические платформы, на двоичную ("черно-белую") логику мышления "моя прав, твоя не прав"?
Такова цена единицы информации – бита – неизмеримо большая по сравнению с ценой единицы энергии или единицы массы вещества. Во-первых, это косвенно свидетельствует о существенно большей ценности информации (идей, знаний) по сравнению с материей и ее энергией (информационная экспансия), во-вторых, – о невостребованных пока резервах разума человека. Если эти резервы в обозримом будущем не включатся в работу, следует говорить уже не о резервах разума, а о неразумности человечества. Доказать нечто можно только посредством логики плюрализма, посредством взаимопонимания, достигаемого в некоем полевом взаимодействии через его информационную компоненту при исключении искажающего влияния силовой компоненты. Традиционное информационно-энергетическое, "затратное"доказательство как управление должно уступить место чисто информационному, ресурсосберегающему взаимопониманию как связи. Именно в этом заключается, по нашему мнению, герменевтическая суть диалога культур; реализация же усматривается в без- или малоэнергетических информационных процессах, ориентированных на язык понимания и исключающих шумящие знаковые преобразования кодирования – передачи – декодирования информации традиционного дискурсивного диалога.
Итак, рассудочное (дискурсивное) знание должно "обручиться" с экзистенциями жизненного ряда (верой, надеждой, любовью, страданием, страстью, интуицией, удовольствием и т.п.), чтобы превратиться в разумное знание и "оживить" его. С позиций нейрофизиологии и нейропсихологии это означает переход от преимущественно однополушарного мышления к двуполушарному мышлению с участием всего мозга (а не только больших полушарий), с позиций психоанализа – к взаимной работе сознания и бессознательного, с позиций когнитивной психологии – от человека познающего к человеку разумному, с позиций буддизма – к достижению Нирваны как высочайшего духовного состояния озаренности истинным знанием. Данный переход возможен с помощью интеллекта ( "Информация и сознание" ).
Искусственный интеллект вторгся в творческую лабораторию человека на рассудочных принципах рациональности, исчислимости и технократизма, создавая скрытую угрозу разумной сути человека и мирового культурного процесса. Проблема не в отказе от информатизации творческих актов (этого уже не избежать), а в выявлении ее позитивных границ, за которыми – негатив, регресс человека разумного и человеческой культуры. Важно отличать естественно-человеческую, первоприродную культуру, пусть и воплощенную в предметах, знаках "второй природы" (в том числе, в базах знаний), от культуры искусственного, второприродного происхождения, в частности, от информационной (компьютерной) субкультуры (Данный термин не канонизирован и употреблен здесь в локальном значении.) искусственного интеллекта.
Машина – продукт человеческой логики, человек же алогичен по своему генезису и лишь отчасти логичен по приобретенной ментальности. "Человеческое, слишком человеческое" чуждо машине – искусственному "субъекту", расчетливая бесстрастность машины претит человеку. Назревающий конфликт не нов, он присущ человеко-машинным отношениям и в индустриальном обществе, но конфликту человека разумного с рассудительным искусственным субъектом свойственно новое качество – это конфликт конкурирующих интеллектов. Сегодня компьютер – всего лишь усилитель человеческого интеллекта, завтра – носитель собственного. В итоге между человеческой культурой и машинной субкультурой однажды вспыхнет конфликт, известный сейчас лишь в зачаточном состоянии как конфликт между материальностью и духовностью, рассудком и разумом, рационализмом и иррационализмом, создателем и созданием, человеком и машиной. Полагаем, что бесконфликтное развитие искусственного интеллекта в информационном обществе возможно не вовне человека, а только внутри него на уровне интроспективного "само" - самосознания, самовоспитания, самообучения, самопознания. Весь процесс воспитания и обучения в информационном обществе должен быть направлен на креацию внутреннего пограничного императива, взвешенно защищающего человеческое в человеке от внечеловеческого, естественное от искусственного, страстную душу и дух человеческого интеллекта от бесстрастной логики интеллекта искусственного, свободный стиль жизни "человека культурного" от программно-аппаратно зависимого Web-стиля жизни "человека делового". Не следует, однако, полагать данный императив "категорическим", ибо любой (суб)культуре свойственно не только саморазвитие, но и способствующий ему диалог с другими субкультурами, в том числе с Web-культурой. Таким образом, рассматриваемая проблема приобретает психологический аспект, имманентный для каждого индивида в отдельности и через гармоничную мотивацию всех участников культурного процесса – общий аспект для социума в целом. В приведенном смысле разумное (целостное) знание homo sapiens и социума должно быть общекультурным, всеохватным, если угодно, философским.
"Деспотическая дихотомия" (по Н. Гудмену) научно постигаемого и художественно-эмоционального безосновательна, нет никаких оснований говорить о разной природе научного и эстетического опыта. По Л. Витгенштейну научные предложения – равноправные участники контекстуальных "языковых игр", наряду с другими типами предложений – этическими, метафизическими, эстетическими, обыденными и т.п. А. Пуанкаре, Л. Брауэр, М. Клайн, Ю.И. Манин и др. математики отмечали ее конвенционализм и "гуманитарный" характер в ряду других гуманитарных областей знания. Достаточно вспомнить баталии о признании нуля числом или пустотой (метафизическим "ничто"). Достаточно признать, что понятия красоты, божественности с одной стороны, математической и естественно-научной строгости, с другой стороны, не антиподы, а близнецы. В математике существуют понятия красоты доказательства, математического ожидания, доверительной вероятности, в физике микромира – понятия очарования (шарма), цветового заряда, в информатике появились "облачные вычисления" (cloud computing). Не стоит упрекать и тех, кто пытается "поверить алгеброй гармонию" музыки, словесности, души – алгебра и гармония открыты для взаимопроникновения и взаимообогащения (в пределах разумного). Соответственно, если для понимания информационных процессов в культурном слое социума полезно использовать знание аналогичных процессов в технических системах, созданных тем же культурным слоем, то вряд ли гуманитариям стоит раздражаться по поводу подобных вторжений в их "элитарную епархию". Прогрессирующая информатизация культуры – факт, данность, как и гуманизация, окультуривание информатики. Повторим: проблема не в запретах, а в осмыслении допустимых границ информатизации культуры.
Для достижения своих целей человек и человечество должны полагать важнейшей ценностью разумного знания понимание ивзаимопонимание как постижение или генерацию смысла (сути) постигаемых сущностей. Ведь большинство войн, конфликтов и коллизий истории (этого "океана клеветы" по М. Арнольду) можно объяснить недо- или непониманием противника, неспособностью людей к пониманию и взаимопониманию, отсутствием языка понимания в арсенале знания. Язык понимания находится в сфере интересов философии информации. Понимание – "процесс построения знаний из того, что не является знанием" (А.И. Ракитов). С одной стороны, язык как код подчиняется принципам кодирования информации, язык как отношение подчиняется принципам связи между источниками и потребителями информации, язык как структура с динамическим разнообразием подчиняется принципам и законам поведения информационного разнообразия и управления этим разнообразием. С другой стороны, герменевтический феномен понимания фундирует любую информационную коммуникацию поиском смыслов высказываний.
Пример 10. Как только от некоторого источника понимания требуется доказательство, объяснение понимаемого им "нечто" (смысла "нечто"), язык субъективного понимания переводится (перекодируется) в язык объяснения (интерпретации) и обратно – последний декодируется в язык субъективного понимания потребителя(ей) доказательства. Между этапами кодирования и декодирования обязательна связь (передача-прием сигналов, несущих информацию). В совокупности это типичный информационный процесс "понимание → кодирование (интерпретация) → связь → декодирование (деинтерпретация) → понимание" ( "Информационные процессы" ). За кажущейся простотой процесса скрывается целый пласт сложных проблем: проблема первичного понимания ("ничего не понимаю, значит, нечего объяснять"), проблема кодирования понимания ("понимаю, но объяснить не могу"), проблема декодирования объяснения (доказательства) в понимание ("объяснение непонятно"), проблема взаимопонимания ("мы не понимаем друг друга", "объяснил так, что сам понял, а они не понимают"). Данные проблемы усугубляются рассмотренными выше проблемами дискретного дискурса.
Полагаем, что язык понимания смыслов – высшая форма любого языка, существовавшая, возможно, задолго до появления известных способов коммуникации: "…общественные животные могут иметь активные, разумные (курсив В.Г.), гибкие средства связи задолго до появления языка" (Н. Винер). На длительном пути своего развития язык общения как один из лингвистических артефактов символической деятельности человека прошел путь от примитивного чувственно-образного копирования реальности с генерацией ее ассоциативных образов к комбинационным связям между копиями (подсознательный корреляционный анализ и отбор "сильных" связей) и, наконец, к абстрактно-логической грамматике языковых инвариантов – классов образов. Но на этом пути языка общения язык понимания не потерял своей актуальности. Многие философские проблемы возникают в результате неверного понимания языка или порождаются языком: "люди не понимают друг друга потому, что они не говорят на одном и том же языке, и потому, что есть языки, которые не могут быть изучены" (А. Пуанкаре); "…философия – это постоянное усилие отыскания языка…постоянная мука нехватки языка" (Х. Гадамер); "язык – особое уравнение между тем, что сообщается, и тем, что умалчивается" (Х. Ортега-и-Гассет). Добавим, что это "уравнение" со многими неизвестными (если вспомнить о неоднозначности, неточности языка), значит, строго говоря, решения уравнения есть, но их бесчисленно много. Даже общаясь на одном родном языке, люди на самом деле могут говорить на разных языках.
Пример 11. Знание проявляется в форме языка, а язык мертв без знания. Если последнюю метафору принять за априорную установку, то, следовательно, жизнь языку дает знание, или, еще конкретнее, знание порождает язык. И так же, как свойства детей генетически наследуют свойства родителей, так и неоднозначность языка наследует онтологическую относительность знания. Чего, например, стоит приведенная выше пропозиция: "знание порождает язык"?! Здесь по синтаксическим правилам русского языка каждое существительное может быть подлежащим или дополнением с соответствующей инверсией смысла. И только рефлексивно-контекстная исходная установка позволяет нам выбрать одну из альтернатив. Отношения между знанием и языком, как и между классами кур и яиц, не столь тривиальны, как они были в самом начале. Как только однонаправленная линейная структура "знание→язык" превратилась в двунаправленную "знание↔язык", а это произошло, вероятно, достаточно быстро, возник тезаурус, наполнение которого было возможно только в языковой форме, пусть разной и необычной. При этом переход от примитивных сигнальных ассоциаций правополушарного мышления к комбинированию и отбору связей между ассоциативными образами означал переход от реликтового долингвистического континуального языка понимания к первичному дискретному языку объяснения, венец которого – язык логических абстракций как продукт левополушарного мышления. Иными словами, генезис "венценосносного" дискурса следует искать в языке понимания.
Итак, язык понимания – это философско-культурологическая проблема, и состоит она в трудности, если угодно, невозможности выявить смысл как коррелят понимания внутренней информации познаваемой сущности по имеющейся внешней информации, которая допускает бесконечно много дискурсов и привносимых ими смыслов. Философия в расхожем понимании – генератор проблем, вопросов, но не решений, ответов, свободная рефлексия, цель которой – "показать мухе выход из мухоловки" (Л. Витгенштейн). Эта мухоловка построена дискурсивным языком, околдовавшим наш разум.
Пример 12. Лингвистический релятивизм обусловлен неоднозначностью текстовой интерпретации как разновидности межлингвистического перевода языков. Даже если текст (в широком смысле) редуцирован до атомарных аксиоматических утверждений, когда, вроде бы, вопрос перевода не возникает, мы имеем дело с вырожденным внутрилингвистическим (омофоническим) переводом, который тоже релятивен. Так, любое высказывание "X есть Y" можно неправильно понять даже на родном языке, и тогда мы вправе спросить: "В каком смысле X есть Y?". Перевод упрощается, когда он имеет дело с фактуальными высказываниями, но чем дальше от опыта (и тем ближе к метафизике), тем перевод затруднительней, произвольней. А уж чисто метафизические высказывания этического, эстетического, поэтического характеров иногда просто непереводимы в форме "объяснительных записок" или подстрочников. Любой перевод (трансляция) находится под контролем нашего грамматического и семантического "полицейского" аппарата. В этих условиях благоразумный переводчик будет следовать предписаниям этого аппарата даже в ущерб тексту-оригиналу, т.е. попросту предаст последний. Traduttore – traditore (ит.): переводчик – предатель. Это аксиома лингвистики.
Согласно приведенным представлениям при интерпретации понимания познаваемой сущности аутентичный смысл, заложенный в сущность ее творцом и открываемый познающим субъектом в объяснительных кодах интерпретатора, сливается с неадекватным смыслом, творимым самим субъектом. Это особенно заметно, если познаваемая сущность иррациональна (дух, интеллект, сознание, любовь, ненависть, свобода и др.), а субъект рационален и требует от интерпретатора доказательств. Чувства, воображение, вера, интуиция такого потребителя глухи к иррациональному "верь!", а его психика взывает "докажи!". В подобной ситуации придется пользоваться многозначной логикой, полиморфными языками дедуктивно-индуктивного объяснения и языком понимания, позволяющим источнику и потребителю доказательства взаимодействовать вне языков объяснения на уровне разума, чувства, интуиции, не только воспринимая, но и переживая доказательство: "понять – значит почувствовать" (К.С. Станиславский). Ученый, художник, мудрец, стоик, ясновидящий пророк, Учитель-гуру, наконец, харизматическая личность, владеющая навыками эмпатии и телепатии – таким в одном лице должен быть интерпретатор, стремящийся доказать всем, а не рефлектировать для себя: "Художник должен вдохновлять, а не вдохновляться" (С. Дали). Изложенное вовсе не означает, что языки объяснения следует исключить из практики в пользу языка понимания. Каждый язык имеет свою прагматическую нишу.
Пример 13. Мы напрямую не разговариваем с компьютером на машинном языке, а пользуемся переводчиками-трансляторами языков программирования в двоичный код. В свою очередь, за языками программирования – языки алгоритмов, за которыми языки задач и, наконец, языки понимания решаемых проблем. А переходы между языками обеспечиваются соответствующими "переводчиками" – трансляторами. Музыкант тоже пользуется языком объяснения – нотным станом, но лишь как путеводителем к взаимопониманию с инструментом, испытывая при этом гадамеровские муки нехватки языка. Не такие ли муки испытывает интерпретатор живописи и поэзии, мировоззрения и веры – искусствовед, философ, священнослужитель?
Итак, согласно нашим представлениям, природа языка понимания – информационная, и все языковые проблемы и коллизии – чисто информационного свойства. Следовательно, проблема отношения языка понимания и информации является важным предметом исследования философии информации. Лишь используя язык понимания, оперирующий со смыслом внутренней информации, целостное разумное знание по праву приобретет эпитеты содержательного, понимающего, мудрого знания (в отличие от рассудительного умного знания).
Для понимающего разумного знания важно обладать самой ценной информацией, несомненно, полезной для системы. При рассмотрении априорного знания обращалось внимание на необходимость в априорной ценности информации, дабы еще до опыта задать приемлемые для системы критерии селекции информации, пользуясь некоторой интуитивной функцией ценности (полезности) информации. Такая функция, скорей всего, не должна иметь дело с количеством информации, индифферентным к разумным ценностям.
Пример 14. Воспринятая растением информация о весеннем тепле может оказаться априори полезной для его развития, вызвав сокодвижение и выброс почек, но может и дезинформировать, т.к. от внезапных заморозков погибнут почки и, возможно, все растение. Однако количественно информация и дезинформация были одинаковы. Двухпозиционная кнопка "вкл./выкл." в пилотной кабине несет один бит внешней информации вне зависимости от того, включает она освещение, катапульту или открывает бомболюк. Метеосводка о погоде в Твери имеет разную ценность для тверитян и парижан, вызывая с их стороны и разные реакции (управления).
Что такое ценность информации и нужно ли измерять ее?
продолжение следует...
Часть 1 6 Знание как высшая форма информации - Философия информации
Часть 2 Кантовский "синтез узнавания" и ценная информация - 6 Знание как
Часть 3 Разумное знание - 6 Знание как высшая форма информации -
Часть 4 Критика - 6 Знание как высшая форма информации - Философия
Выводы из данной статьи про знание указывают на необходимость использования современных методов для оптимизации любых систем. Надеюсь, что теперь ты понял что такое знание, информация, знание как форма информации и для чего все это нужно, а если не понял, или есть замечания, то не стесняйся, пиши или спрашивай в комментариях, с удовольствием отвечу. Для того чтобы глубже понять настоятельно рекомендую изучить всю информацию из категории Философия
Ответы на вопросы для самопроверки пишите в комментариях, мы проверим, или же задавайте свой вопрос по данной теме.
Комментарии
Оставить комментарий
Философия
Термины: Философия