Лекция
Привет, мой друг, тебе интересно узнать все про смысловое опосредствование телесности, тогда с вдохновением прочти до конца. Для того чтобы лучше понимать что такое смысловое опосредствование телесности, перцепции , настоятельно рекомендую прочитать все из категории Психология телесности.
Проблема влияния смысла на перцепцию относится к явлению, когда наше восприятие окружающего мира зависит от того, какой смысл или значение мы придаем различным визуальным, звуковым или другим сенсорным входам. Это означает, что наше восприятие не всегда объективно отражает реальность, так как оно может быть искажено или изменено нашими ожиданиями, предпочтениями, опытом и контекстом.
Примеры проблемы влияния смысла на перцепцию:
Иллюзии: Иллюзии оптического восприятия являются классическим примером влияния смысла на то, как мы воспринимаем объекты. Одна из таких иллюзий – иллюзия Неппера, когда один и тот же объект может восприниматься как два разных объекта в зависимости от того, как его интерпретировать.
Перцептивные ожидания: Когда мы ожидаем увидеть определенные объекты или формы, наше восприятие может искажаться так, чтобы соответствовать нашим предпочтениям. Например, если мы ожидаем увидеть лица на недостаточно детализированном изображении, мы можем "подгонять" его под этот образ, даже если он на самом деле не является лицом.
Эффекты контекста: Окружающий контекст может значительно влиять на восприятие объектов. Эффект контекста означает, что восприятие объекта зависит от того, что находится в его окружении. Например, цвет одного и того же объекта может казаться разным в зависимости от цвета фона.
Мультистабильность: Это явление, при котором визуальные восприятия меняются между несколькими различными интерпретациями в течение некоторого времени. Примером может служить "рубиновая чашка" – изображение, которое можно воспринимать как лицо или как вазу.
Парейдолия: Это тенденция видеть знакомые образы, такие как лица или фигуры, в случайных или неструктурированных данных. Например, видение лица на поверхности Луны или на облаках.
Акустические иллюзии: То же самое происходит и с звуками. Наше восприятие звуков может изменяться в зависимости от нашего предварительного опыта или ожиданий.
Эти примеры показывают, как смысл и ожидания могут влиять на наше восприятие и привести к несоответствию между тем, что мы видим или слышим, и реальностью. Это подчеркивает сложность взаимодействия между нашими сенсорными входами и когнитивными процессами.
Социальная перцепция - это процесс восприятия и интерпретации информации о других людях, их поведении, эмоциях, намерениях и личных характеристиках. Этот процесс включает в себя не только обработку сенсорных данных, но и интерпретацию этих данных в социальном контексте.
Вот некоторые аспекты социальной перцепции :
Оценка личности: Мы часто делаем выводы о личности других людей на основе их поведения, выражений лица, телодвижений и речи. Например, мы можем пытаться определить, дружелюбный ли человек, какие у него характерные черты личности и т.д.
Восприятие эмоций: Социальная перцепция включает в себя способность определить эмоциональное состояние других людей. Мы интерпретируем мимику, тон голоса, жесты и другие сигналы, чтобы понять, какие эмоции они переживают.
Атрибуция поведения: Мы часто сталкиваемся с вопросом, почему люди ведут себя так, как они ведут. Процесс атрибуции включает в себя попытку понять причины за их действиями: это может быть связано с их личностью, ситуацией или другими факторами.
Стереотипы и предвзятость: Иногда наше восприятие других людей может быть искажено стереотипами и предвзятостью. Мы можем видеть людей через определенную социокультурную призму и делать обобщения на основе их принадлежности к определенной группе.
Эмпатия: Эмпатия - это способность поставить себя на место другого человека и понять его чувства и переживания. Она тесно связана с социальной перцепцией, так как требует понимания чужой эмоциональной и ментальной составляющей.
Понимание социальных ролей: Восприятие других людей также включает понимание и интерпретацию их социальных ролей и статусов. Например, мы можем видеть кого-то как родителя, руководителя или подчиненного, и это может влиять на нашу интерпретацию их поведения.
Социальная перцепция играет важную роль в наших межличностных отношениях, общении и взаимодействии с окружающими. Однако она также может подвергаться искажениям и ошибкам, связанным с нашими представлениями, стереотипами и собственными эмоциями.
Мифологизация или вторичное означение не исчерпывают возможностей субъективного влияния на интрацептивные ощущения. Дело в том, что болезнь — это не просто какое-то, пусть даже весьма неприятное состояние, она затрагивает самые основы существования человека.
Самое простое следствие такого изменения — ограничение свободы человека, сужение возможностей его деятельности. Это либо ограничения, не позволяющие ему выполнять ту или иную работу, уменьшающие возможности передвижения и пр., либо вообще фрустрирующие основные потребности социального и физического существования. Болезнь не только ограничивает возможности человека в настоящем, но и сужает нормальную временную перспективу человеческой жизни, лишь в контексте которой она имеет смысл(Тхостов, 1980; Муладжанова, 1983; Николаева, 1987).
Однако это не единственно возможное отношение к болезни. Как ни парадоксально, болезнь может иметь и позитивную окраску, например быть способом решения жизненных проблем. Больному человеку уделяют большее внимание, он пользуется особым привилегированным экономическим и правовым положением и другими выгодами. Существует целый спектр типов личностного отношения к болезни: болезнь как «враг», «наказание», «слабость», «упадок», «облегчение», «способ решения жизненных проблем», «утрата», «ценность» и пр. ( Pfiferling ,1982). Выбор отношения зависит от культурных традиций, типа ментальности, системы ценностных ориентации. Не следует, конечно, думать, что человек осознанно «выбирает», какому типу отношения ему следовать. Для заболевшего значение болезни формируется прежде всего через преломление ее субъективной картины в структуре его потребностей, мотивов, ценностных ориентации и пр. Для нас это важно потому, что так же, как и в случае со вторичным означением, выбор типа отношения не безразличен для самих интрацептивных ощущений. Прежде чем перейти к систематическому изложению вариантов смыслового опосредствования телесных интрацептивных ощущений, необходимо рассмотреть общие принципы решения сходных проблем в других областях психологии и обсудить некоторые важные теоретические вопросы.
Влияние мотивации на перцептивную деятельность — достаточно давно и хорошо известный феномен. Идея такого влияния стала краеугольным камнем психоанализа, полагавшего, что мотивация как прямо отражается в так называемых первичных процессах (воображении, грезах, сновидениях), подчиняющихся «принципу удовольствия», так и прорывается во вторичных (мышлении, восприятии, памяти) в виде специфических оговорок, ошибок, забывании {Фрейд, 1924). Если в первичных процессах ничто не мешает реализации либидинозных влечений « Id », то социокультурные ограничения « Super - Ego » затрудняют их реализацию во вторичных. Это энергетическое противоречие приводит к невротическому симптому — как результату «прорыва» неразрешенного мотивационного напряжения. Симптом — заместительное проявление нереализованного влечения, результат психологической защиты « Ego » перед лицом реальности, делающей невозможным удовлетворение влечений « Id ». Психоанализом разработана довольно стройная классификация типов защит, некоторые из которых, такие как, например, «подавление» и «регрессия», конвертируют психологическое напряжение на соматический орган ( Sjoback , 1973; Laplanch , Pontalis, 1963; Лапланш, Понталис, 1996; Bellak , 1978; Bergeret , 2000).
Психоанализ сумел уловить то, что телесные феномены могут выходить далеко за границы своего содержания, приобретая жизнь в новых смыслах. Правда, следует сразу же оговорить, что основные усилия исследователи этого направления сконцентрировали на ответе на вопрос, «почему» конфликт приобрел телесное выражение, а не «как» он это делает{Арина, 1991). Ответу на вопрос «почему» посвящены многочисленные работы самого 3. Фрейда и его последователей — представителей классической психосоматики. В самом общем виде они сводятся к тому, что «конверсия на орган» символически разрешает аффективно заряженную ситуацию. Возникновение многих заболеваний можно понять на основе тенденции вытесненного влечения, проявляющегося через расстройство органа, и существует понятная связь между содержанием конфликта и клиническими симптомами. «Выбор органа» определяется его символическим значением и связью с содержанием конфликта ( Juliffe , 1939; Бассин, 1968, 1970). «Психологический симптом — конверсия с помощью органов тела, на языке тела в форме аллегории воплощает конфликтный смысл» (Арина, 1991, с. 47).
Найти ответ на вопрос, «как» это происходит, в работах пси хоаналитиков значительно сложнее. Для самого 3. Фрейда этой проблемы не существовало. В этом он достаточно твердо стоял на позициях физиологизма конца XIX в., искавшего за каждым телесным проявлением соответствующий физиологический процесс. Хотя в его работах нигде нельзя найти прямого утверждения, можно, тем не менее, предполагать, что в тех случаях, когда речь шла не о реальном заболевании, возникшем в результате конфликта, а о символических жалобах, источником телесных сенсаций была некая либидинозная энергия, понимаемая в стиле П.Жане или А. Бергсона.
Механизм влияния этой энергии понимался в «гидравлических» терминах. «Процесс воплощения в симптом Фрейд описывал с по мощью образа реки, текущей по двум руслам: препятствие на пути движения потока бессознательных смыслов и переживаний в первом русле с необходимостью ведет к переполнению в русле, соединенном с ним, — это и есть прорыв бессознательного. Для Фрейда не имеет принципиального значения, произошел ли прорыв в сфере телесных функций (и тогда возникает такой психосоматический симптом как конверсия) или в сфере открытого поведения (и тогда возникают многочисленные симптомы "психопатологии обыденной жизни"). На вопрос о носителе смысла в телесном русле нет однозначного ответа» (Там же, с. 46).
К этому можно добавить, что самые современные психоаналитические исследования ( Bergeret , 2000) в интерпретации психосоматических отношений не слишком отличаются от условно-рефлекторных схем и теории оперантного обуславливания. Трудности
объяснения конверсии на символическом уровне частично решались использованием физиологических механизмов. Если эмоции, сопровождающие конфликт, не могут получить соответствующего выражения, они переходят в хронические вегетативные сдвиги и, впоследствии, в органические нарушения (Dunbar , 1943; Alexander , 1952; Махин, 1981; Holland , Rowland ,1989). Как можно видеть, хотя проблема смысловой регуляции телесности была ядром самой теории, она понималась лишь в контексте патогенеза болезни, сами же телесные ощущения в полном соответствии традициям объективизма однозначно соответствовали физиологическим событиям в организме.
Несколько иным образом проблема влияния потребностей и мотивов человека на телесные ощущения и болезни разрабатывалась последние годы в рамках «герменевтического направления исследования проблем здоровья» в США(Тищенко, 1987а). Главные идеи этого подхода основаны на философских взглядах X . Гадамера ( Gadamer , 1976; Гадамер, 1988).
Идея герменевтического подхода строится на попытке внести в медицинскую науку достижения гуманитарного знания, изменить понимание симптома. Хотя многочисленными исследованиями продемонстрировано влияние культурного оформления на проявление натурального симптома, большинство врачей негативно от носится к этой идее. Причина состоит, как мы уже отмечали, в том, что для врача симптом представляет собой лишь манифестацию биологической реальности и влияние культуры может только ее искажать.
Герменевтический подход утверждает принципиальную невозможность совпадения порядка слов (реалий отражающего) и порядка вещей (реалий отражаемого) и это несовпадение обнаруживает особый смысл. Недостаточно просто «... установить отношение "знак (симптом) — объект (поломка организма)". Принципиально важно обнаружить тот "троп" — поворот, который осуществляется в естественном языке и превращает объектно ориентированное знание в личностно-ориентированное. Поэтому каждое состояние организма в норме и патологии переживается человеком как фундаментальное семантическое (герменевтическое) явление, которое для своего понимания требует "толкования". Хотя каждая из болезней имеет не которые биологические или физиологические корреляты (причины), однако, эти причины становятся фактами человеческого переживания или страдания только через восприятие, интерпретацию, выражение и адресование "другому", т.е. входя в мир человеческих слов и гуманитарной дискурсивности. Симптом в этой ситуации приобретает личностный смысл — становится запросом, адресованным другому человеку, а совокупность симптомов (синдром) превращается в текст, требующий прочтения. Например, симптом анорексии (отказ от еды) может служить метафорой не адекватности межличностного общения мать — ребенок»{Тищенко, 1987а, с. 107). Герменевтическая процедура позволяет от врачевания болезни перейти к врачеванию пациента, переориентировать медицину с «объекта» на «личность». Радикальность переориентации медицинского знания демонстрирует таблица 1 { Good , Good , 1976).
В некоторых аспектах герменевтический подход близок психоанализу, особенно его семиологическим модификациям ( Lacan , 1949). Несомненной заслугой этого направления является ориентация медицины к гуманитарному знанию, однако задача последовательной проработки всего пути от первичного телесного ощущения к смыслу в нем не только не выполнена, но даже не поставлена хотя бы в том объеме, как это сделано в психоанализе.
Более того, самым крупным недостатком герменевтического подхода считается то, что своими гуманитарными построениями он как бы просто дополняет естественно-научную медицину, дуалистически удваивая мир: «...с одной стороны — физический мир, а с другой — мир языка. Предполагается, что естественно-научное знание может существовать вне контекста гуманитарной дискурсивности, а гуманитарное — вне дискурсивности естественно-научного знания. Поэтому сторонники герменевтического подхода лишь "дополняют" парадигму биологической модели медицины, которая понимается с позиций физикализма, и категорически отказываются от ее переосмысления... Если это удвоение оставить, тогда чрезвычайно трудно опровергнуть следующее возражение. Нет сомнений, что существует "медицинский фольклор", что существуют личностные особенности восприятия страдания, что совокупность симптомов можно прочитать как текст, выражающий определенный личностный смысл. Однако, если врач найдет хорошее лекарство, способное восстановить повреждение организма, то у человека пропадет возможность выражать свои личностные смыслы в языке страдания (нет провоцирующего фактора, нет и языка). Таким образом, биологический подход обладает гораздо большим приоритетом, чем герменевтический» (Тищенко, 1987а, с. 108).
Помимо вопроса приоритета, подобный дуализм, расщепляя человека на декартовский автомат, подчиняющийся физическим закономерностям, и лингвистического субъекта, принадлежащего иной реальности, затрудняет конкретное решение вопроса о том, каким же образом семантические образования могут влиять на чисто физикальные.
Проблема механизмов влияния потребностей на перцепциюнаи более последовательно и убедительно разрабатывалась в психологии экстрацептивного восприятия, особенно в работах школы « New look ». Начиная с работ М. Шерифа, было проведено огромное количество исследований, убедительно доказывавших мотивационную
обусловленность искажений оценки величины, формы объектов и изменение порогов восприятия в зависимости от интересов и потребностей субъекта (Ansbacher , 1937; Levine , Chein , Murphy , 1948; Rosen , 1954;Wispe , Dramberean , 1953; Брунер, 1977). Возможности мотивационного влияния на восприятие довольно убедительно вписывались в схему перцептивного акта. Перцептивный акт строился в несколько этапов.
Первичная категоризация. С самого начала в рамках данной схемы необходимо, чтобы явление было перцептивно выделено из окружения и чтобы этому явлению были приписаны определенные пространственные и качественные характеристики. На данном этапе достаточно приписать такие, например, значения, как «предмет», «звук» или движение (в нашем случае — «боль», «перемещение», «изменение ритма», «дискомфорт» и пр.).
Поиск признаков. В условиях привычной деятельности или высоко вероятной связи между признаком и категорией, скрытым и неосознаваемым может быть и второй этап: более точная идентификация с помощью дополнительных признаков. В том случае, когда соответствие доступным категориям неполно или связь мало вероятна, необходим специальный (возможно сознательный) по иск признаков. В этих условиях канал для стимуляции открыт максимально.
Подтверждающая проверка. После поиска признаков, подтверждающих отнесение к определенной категории, характер процесса резко меняется. Степень открытости по отношению к раздражителям сужается: ищутся лишь дополнительные признаки с целью контроля и подтверждения пробной идентификации. Это процесс избирательной регулировки, в результате которого снижается эффективный уровень стимуляции, не имеющий отношения к процессу подтверждения достигнутой категоризации.
Окончательное подтверждение. При успешной идентификации поиск признаков завершается. Для этого этапа характерно резкое снижение чувствительности к посторонним раздражителям: несовместимые признаки нормализуются или отсеиваются. Как только объект относится к определенной категории, характеризующейся высокой вероятностью и хорошим согласованием, порог различения признаков, противоречащих этой категоризации, повышается почти на порядок.
Уже с самого начала, при первичной категоризации и поиске признаков, используемые категории могут обладать различной степенью субъективной приемлемости. Для объяснения влияния мотивации на восприятие использовалось три механизма, обеспечивающих его селективность:
• Принцип резонанса — стимулы, релевантные потребностям, ценностям личности, воспринимаются правильнее и быстрее, чем не соответствующие им.
• Принцип защиты — стимулы, противоречащие ожиданиям субъекта или несущие информацию, потенциально враждебную «Ego», узнаются хуже и подвергаются большему искажению.
• Принцип сенсибилизации — стимулы, угрожающие целостности индивида, узнаются быстрее всех прочих (Брунер, 1977; Вги ner , Postman , 1949;Bruner , Postman , John , 1949; Postman , Bruner , Walk , 1951).
Исследователями школы « New look » хорошо проработаны и очень тщательно описаны феномены перцептивной защиты, сенсибилизации и другие варианты мотивационного искажения экстрацепции. Есть все основания считать, что в еще большей степени это влияние должно проявляться в интрацепции, обладающей, с одной стороны, большими возможностями для искажения, а с другой — высокой мотивационной значимостью болезни.
Большие достижения школы « New look » в объяснении собственно перцептивных механизмов искажения не позволяют, тем не менее, однозначно ответить на вопрос о форме их (механизмов) связи с потребностями. Хотя здравый смысл, личный опыт и научные данные убеждают нас в том, что наши потребности могут существенно влиять на восприятие и субъективное переживание предстоящей реальности, это не избавляет нас от необходимости объяснения того, как именно это происходит, иначе потребности становятся гомункулосом, находящемся в нашем «Я» и сортирующем сенсорные данные.
Самая серьезная методологическая трудность состоит в том, что для решения этой задачи требуется найти способ перевода внутреннего состояния потребности в сферу перцептивного акта. Это не так просто, как кажется на первый взгляд, так как необходимо согласовать потребности как энергетическую реальность с регуляцией ею тонких и конкретных процессов отражения.
Проблема мотивации, несмотря на ее кажущуюся простоту, одна из самых в методологическом отношении сложных психологических проблем{Рубинштейн, 1957, 1999; Леонтьев А.Н., 1966, 1975, 1981; Вилюнас, 1976, 1983, 1990; Соколова, 1976, 1980; Соколова, Николаева, 1995; Гульдан,1982, 1984; Столин, 1983). Мотивация, в отличие от стимула, который ужедан в самом
рефлекторном акте, требует поиска отсутствующих или еще не существующих ситуаций или предметов 1 .
Обычно, хотя не всегда осознанно, мотивация понимается как «негативное состояние» — физиологическая нужда, выводимая из свойства живого организма способность специфическим образом реагировать на раздражители. Другими словами, мотивация — это со стояние организма, функция которого состоит в снижении порога реактивности. В таком случае мотив — «энергизатор» или «стабилизатор». Для разнообразия форм реакций используются понятия научения или условного рефлекса. Очевидно, и в том и в другом случае понятие «мотивация» фактически излишне, стимуляция и научение достаточны для объяснения поведения (Нюттен, 1975).
Подобную схему очень трудно включить в перцептивный акт, так как из энергетического понимания потребности никак не выводима ни ее регуляция на основе отражения, ни обратный процесс влияния на опыт и отражение. Об этом говорит сайт https://intellect.icu . Трудности адекватного решения этой задачи породили несколько попыток выделить в мотивации, кроме энергетического компонента, особые производные «содержательные переменные» (валентности в отличие от потребностей у К. Левина, « needs » и « presses » у Г. Мюррея, « drives » и « incentives » у бихевиористов), но ни одну из них нельзя признать достаточно последо вательной.
Наиболее удачный выход из создавшегося положения предлагается в теории мотивации А.Н.Леонтьева (1981) и ее последующем развитии В.К. Вилюнасом (1983). Главной идеей, позволившей разрешить описанное затруднение, был принцип предметности потребности. Вместо категории потребности в этом подходе используется категория мотива, или опредмеченной потребности, позволяющего перевести диффузное состояние неудовлетворенности, нужды — в целесообразную «ориентированную» деятельность. «...Потребность, объективировавшая себя в отражаемом мире и как бы передавшая функцию организации деятельности предмету, способ ному ее удовлетворить, является реальной основой процессов мотивации. Актом опредмечивания потребность семантизируется, впитывает в себя определенное содержание, и впредь она проявляется уже в этом содержательном оформлении... Будучи "слепой", она приводит лишь к нецелесообразной активности, обнаруживая при
-1 Ж. Нюттен приводит ясный пример: «В лабораторных условиях экспериментатор рассматривает пищу как стимул, действующий на вкусовой орган животного, и изучает вызываемую им физиологическую секрецию, но для того, кто наблюдает поведение животного в естественных условиях, пища представляет собой объект-цель продолжительной мотивированной деятельности» (Нюттен, 1975, с. 19).
этом, однако, сильную тенденцию "прозреть", конкретизироваться в чем-то определенном, вещественном» (Вилюнас, 1983, с. 192—193).
Продукт этого процесса — мотив — становится двойным образованием: с одной стороны — предмет, с другой — потребность, или даже, точнее, потребность, «проявляющаяся» через предмет. Предмет становится мотивом, вступая в семиотическое отношение с потребностью, означая ее. Понимание мотива как семиотического предмета позволяет решить одновременно две проблемы: предметности потребности и функции смыслообразования. «Это значит, что слепая энергия потребности не проявляется в психическом в качестве независимо действующей силы, что она обогащается приобретенным опытом, который особым процессом (опредмечивания) вводится в механизм потребности, формируется в нем и становится неотъемлемым его компонентом. Только такая объективированная энергия или, иначе, энергитизированный объект вступает во взаимодействие с процессами отражения...» (Там же, с. 193).
Семиотическая природа мотива позволяет непротиворечиво объяснить возможное влияние потребности на познание, порождающее его пристрастность, так как он (мотив) является образованием того же порядка, что и другие образы, представления или значения. То, что предмет 2 становится мотивом, превращает его в «волнующий» предмет. «Пристрастность и есть тот язык, которым потребности указывают свои предметы переживающему субъекту; репрезентируя в образе предмета потребность, пристрастность конституирует в нем то преимущество над другими образами, которое проявляется в его способности вызывать ориентировочные процессы и деятельность» (Там же, с. 196).
В конкретной ситуации предметность реализуется в смыслообразующей функции мотива, порождении им личностного смысла. В концепции деятельности мотивационный процесс с актуализацией мотива не завершается, а разворачивается в новую фазу, в которой предметы и условия, связанные с мотивом, тоже полу чают особую смысловую окраску. В смысле, как специфической единице психического, субъекту открываются не объективные свойства отражаемых объектов и ситуаций, а та особая значимость, которую они приобретают своей связью с актуальными мотивами, что особенно очевидно проявляется в случаях несовпадения такого смыслового и общепризнанного стандартного значения (см.: Вилюнас, 1983, с. 198). Это, на наш взгляд, наименее разработанное и наиболее противоречивое место концепции А.Н. Леонтьева. Самым неясным остается то, как конкретно реализуется смысл, в чем он «содержится». С одной стороны, А.Н.Леонтьев сам подчеркивал, что «смысл — это всегда смысл чего-то. Не существует "чистого" смысла. Поэтому субъективно смысл как бы принадлежит самому переживаемому содержанию, кажется входящим в значение» (Леонтьев А.Н.,1975, с. 278). С другой стороны, он же отмечал, что «хотя смысл и значение кажутся слитыми в сознании, они все же имеют разную основу, разное происхождение и изменяются по разным законам. Они внутренне связаны друг с другом, но только отношением, обратным вышеуказанному: скорее, смысл конкретизируется в значениях (как мотив — в целях), а не значения — в смысле. Смысл отнюдь не содержится потенциально в значении и не может возникнуть в сознании из значения. Смысл порождается не значением, а жизнью» (Там же, с. 279). Это все вполне справедливо, но остается совершенно загадочным «местопребывание» смысла. Леонтьев неоднократно подчеркивал, что хотя смысл и может быть «выражен» в значениях, но может существовать в форме переживания, эмоции или интереса.
-2 Предмет не следует понимать субстанционально. У А.Н. Леонтьева слово «предмет» используется в философском смысле и «безразлично при этом, идет ли речь о материальных объектах... или отвлеченных, выступающих в форме идеи, некоторой ценности, некоторого идеала и т.п.» (Леонтьев А.Н., 1966, с. 5).
Как замечает В.К. Вилюнас, «определение, утверждающее, что эмоции регулируют деятельность, "отражая тот смысл, который имеют объекты и ситуации, воздействующие на субъекта" (Леонтьев А.Н., 1971, с. 28), можно понять так, что эмоции сами выражают смысл, являются формой его существования, но оно позволяет также думать, что смысл имеет независимое онтологическое выражение (в чем? — А. Т.), тогда как эмоции его отражают, о нем сигнализируют» (Вилюнас, 1983, с. 199). Сам А.Н.Леонтьев, на сколько можно судить, склонялся к последней трактовке, утверждая, что эмоции способны ставить субъекту «задачу на смысл», из чего следует, что эмоция — еще не смысл, что смысл возникает вслед за эмоцией, в результате решения субъектом поставленной ею задачи.
Между тем, можно утверждать, что между смысловыми и эмоциональными явлениями нельзя провести четко очерченной грани, что эмоциональные отношения есть основа смысловых образований, а понятие смысла служит лишь для специфической концептуальной интерпретации этих отношений (Там же).
Более того, признать существование смысла не в категориях значений столь же затруднительно, как представить данную сознанию некатегоризованную чувственную ткань. Совершенно другое дело, что уровень категоризации неоднозначен, что могут существовать различные способы его презентации. Признание же «первовидения» в виде эмоциональной категоризации вообще снимает проблему,
давая смыслу область, необходимую для его реализации и не ограниченную сферой вербальных значений, а проблему диссоциации значения и смысла трансформирует в проблему несовпадения эмоциональных и вербальных значений (или разных уровней категоризации). На уровне же самого «первовидения» проблема диссоциации вообще снимается, так как эмоциональное значение не может «значить» ничего иного, кроме себя самого, и иному смыслу будет со ответствовать и иное значение.
Действительно смысл выражается в значениях, и только в них может существовать, но следует понимать значение шире, чем А.Н.Леонтьев, сводивший его преимущественно к идеальной форме кристаллизации общественного опыта, фиксированного в «чувственном носителе его, обычно в слове или словосочетании» (Леонтьев А.Н., 1975, с. 275). Расширение понимания значения снимает и терминологические споры о квалификации смысла: у А.Р. Лурии смысл — это индивидуальное значение, у Ван дер Вельде — условно связанное с сигналом содержание, у Титченера — сложное контекстное значение, у Бартлетта — значение, создаваемое целостностью ситуации (см.: Леонтьев А.Н., 1975). На мой взгляд, — это бессодержательный спор. Смысл может быть каждым из этих феноменов, он не имеет постоянного местопребывания. Действительно рождаясь не из значения, а из жизни, он становится доступным сознанию лишь через систему значений. Повторяясь, можно сказать, что смысл выражает себя через значения, путем выбора или отвержения, ограничения или, напротив, расширения семантического поля, его оформления. Смысл субстанцируется в значении как своеобразное «значение значения», урезая, расширяя или иным образом трансформируя категориальную сеть. Надличные, культур но выработанные универсалии через функцию смысла обретают свое индивидуальное существование, которое может значительно отличаться от общепринятого. Значение всегда осмысленно; в том случае, если оно никак не связано с потребностями, оно имеет смысл нейтрального, не входящего в сферу интересов, «знаемого». А.Н. Ле онтьев сам близко подходит к этому пониманию, правда, с другой стороны, со стороны значения: «...Функционируя в системе индивидуального сознания, значения реализуют не самих себя, а движение воплощающего в них себя личностного смысла — этого для- себя-бытия конкретного субъекта. Психологически, т.е. в системе сознания субъекта, а не в качестве его предмета или продукта, значения вообще не существуют иначе, как реализуя те или иные смыслы» (Там оке, с. 153).
Субстанционально смысл — это фантом и, лишенный своей плоти — значения, он исчезает, как исчезает форма, не заполненная
никаким содержанием. Через личностный смысл структурированные
продолжение следует...
Часть 1 Глава 6. СМЫСЛОВОЕ ОПОСРЕДСТВОВАНИЕ ТЕЛЕСНОСТИ, перцепции
Часть 2 6.6. СМЫСЛ ТЕЛЕСНОГО ОЩУЩЕНИЯ - Глава 6. СМЫСЛОВОЕ ОПОСРЕДСТВОВАНИЕ ТЕЛЕСНОСТИ,
Часть 3 6.10. Смысловые образования - Глава 6. СМЫСЛОВОЕ ОПОСРЕДСТВОВАНИЕ ТЕЛЕСНОСТИ, перцепции
Ответы на вопросы для самопроверки пишите в комментариях, мы проверим, или же задавайте свой вопрос по данной теме.
Комментарии
Оставить комментарий
Психология телесности
Термины: Психология телесности