Лекция
Это продолжение увлекательной статьи про совесть.
...
или неочевидные интересы, бескорыстное уважение к другим, и особенно к тому, что последует за ними, к идее потомства, их страны или человечества, основанного на сочувствии или на совести. [118] Милль считал, что определенное количество совести и бескорыстного общественного духа может быть справедливо рассчитано на граждан любого сообщества, созревшего для представительного правительства., но что «было бы смешно ожидать такой степени этого в сочетании с такой интеллектуальной проницательностью, которая была бы доказательством против любой правдоподобной ошибки, имеющей тенденцию делать то, что отвечает их классовым интересам, как веление справедливости и общего блага. . " [118]
Джозия Ройс (1855–1916) основывался на трансцендентальном идеализме взгляда на совесть, рассматривая его как идеал жизни, который составляет нашу моральную личность, наш план бытия самим собой, принятия здравых этических решений. Но, думал он, это было правдой лишь постольку, поскольку наша совесть также требовала верности «таинственному высшему или более глубокому я». [119] В современной христианской традиции этот подход получил свое выражение у Дитриха Бонхеффера, который заявил во время своего заключения нацистами во время Второй мировой войны, что совестьдля него это было больше, чем практический разум, на самом деле он исходил из «глубины, которая лежит за пределами собственной воли человека и его собственного разума, и это звучит как призыв человеческого существования к единству с самим собой». [120] Для Бонхеффера чувство вины возникло как обвинение в потере этого единства и как предупреждение против потери самого себя; в первую очередь, думал он, это направлено не на определенный вид деятельности, а на определенный способ существования. Он протестует против действий, которые ставят под угрозу единство этого существа с самим собой. [52] Совестьпоскольку Бонхеффер, как стыд, не принимал и не осуждал мораль всей жизни своего владельца; он реагировал только на определенные определенные действия: «он напоминает о том, что давно прошло, и представляет это разъединение как нечто уже свершившееся и непоправимое». [121] По его мнению, человек с совестью ведет одинокую битву против «подавляющих сил неизбежных ситуаций», которые требуют моральных решений, несмотря на вероятность неблагоприятных последствий. [121] Саймон Соловейчик также утверждал, что истина распространяется в мире, как утверждение о человеческом достоинстве , как утверждение границы между добром и злом., живет в людях как совесть. [122]
Однако, как указала Ханна Арендт (вслед за утилитарным Джоном Стюартом Миллем в этом вопросе): нечистая совесть не обязательно означает плохой характер; фактически только те, кто твердо намерены применять моральные стандарты, будут обеспокоены угрызениями совести, чувством вины или стыда из-за нечистой совести и своей потребности восстановить целостность и целостность личности. [123] [124] Представляя нашу душу или истинное Я по аналогии с нашим домом, Арендт писала, что «совесть - это ожидание человека, который ждет вас, если и когда вы вернетесь домой». [125]Арендт полагала, что люди, незнакомые с процессом молчаливого критического осмысления того, что они говорят и делают, не прочь противопоставить себе аморальное действие или преступление, поскольку они могут «рассчитывать, что в следующий момент об этом забудут»; плохие люди не полны сожалений. [125] Арендт также красноречиво писала о проблеме языков, отличающих слово сознание от совести . Одна из причин, по ее мнению, заключалась в том, что совесть , как мы ее понимаем в моральных или юридических вопросах, якобы всегда присутствует внутри нас, как и сознание : «и эта совесть также должна указывать нам, что делать и в чем покаяться; прежде он стал lumen naturale илиПрактический разум Канта , это был голос Бога » [126].
Альберт Эйнштейн , как самопровозглашенный приверженец гуманизма и рационализма , также рассматривал просвещенного религиозного человека как человека, чья совесть отражает, что он «в меру своих возможностей освободил себя от пут своих эгоистичных желаний и озабочен этим. мысли, чувства и стремления, за которые он цепляется из-за их сверхличной ценности ". [127] Эйнштейн часто называл «внутренний голос» источником как моральных, так и физических знаний: « Квантовая механикаочень впечатляет. Но внутренний голос говорит мне, что это не настоящая вещь. Теория дает хорошие результаты, но вряд ли приближает к секретам Древнего. Во всяком случае, я убежден, что Он не играет в кости » [128].
Симона Вейль, которая боролась за французское сопротивление ( Маки ), утверждала в своей последней книге «Потребность в корнях : прелюдия к Декларации обязанностей перед человечеством», что для того, чтобы общество стало более справедливым и защищало свободу, обязательства должны иметь приоритет над правами в моральном отношении. политическая философия и духовное пробуждение должны произойти в сознании большинства граждан, чтобы социальные обязательства рассматривались как имеющие трансцендентное происхождение и благотворно влияющие на человеческий характер при их выполнении. [129] [130] Симона Вейль также в этой работе дала психологическое объяснение душевному спокойствию, связанному с чистой совестью.: «Свобода людей доброй воли, хотя и ограничена в сфере действий, полна свободы совести. Поскольку, включив правила в свое собственное существо, запрещенные возможности больше не представляются уму и не должны быть отклоненным ". [131]
Альтернативы таким метафизическим и идеалистическим взглядам на совесть возникли из реалистических и материалистических точек зрения, таких как взгляды Чарльза Дарвина . Дарвин предположил, что «любое животное , наделенное ярко выраженными социальными инстинктами, включая сюда родительские и сыновние привязанности, неизбежно приобретет моральное чутье или совесть, как только его интеллектуальные способности станут такими же или почти такими же. развит, как в человеке ". [132] Эмиль Дюркгейм считал, что душа и совесть были особыми формами безличного принципа, распространенного в соответствующей группе и передаваемого тотемическимцеремонии. [133] А.Дж. Айер был более поздним реалистом, который считал, что существование совести является эмпирическим вопросом, на который необходимо ответить социологическим исследованием моральных привычек данного человека или группы людей, а также того, что заставляет их иметь именно эти привычки и чувства. Он считал, что такое исследование полностью относится к сфере существующих социальных наук . [134] Джордж Эдвард Мур соединил идеалистические и социологические взгляды на «критическое» и «традиционное» сознание, заявив, что идея абстрактной «правильности» и различные степени возбуждаемой ею конкретной эмоции являются для многих людей составляющими: конкретно "моральные чувства" или совесть. Для других, однако, действие кажется правильным называть «внутренне правильным» просто потому, что они ранее считали его правильным, а идея «правильности» каким-то образом присутствует в его или ее уме, но не обязательно среди его или ее людей. ее намеренно сконструированные мотивы. [135]
Французский философ Симона де Бовуар в книге «Очень легкая смерть» ( Une mort très douce , 1964) размышляет в пределах своей совести о попытках матери развить в себе такую моральную симпатию и понимание других. [136]
- Симона де Бовуар. Очень легкая смерть . Книги пингвинов. Лондон. 1982. с. 60.
Майкл Уолцер утверждал, что рост религиозной терпимости в западных странах возник, среди прочего, из общего признания того, что личная совесть означает некоторое внутреннее божественное присутствие независимо от исповедуемой религиозной веры, а также из общей респектабельности, благочестия, самоограничения и сектантской дисциплины. которым отмечалось большинство мужчин, отстаивающих права совести. [137]Уолцер также утверждал, что попытки судов определить совесть как чисто личный моральный кодекс или как искреннюю веру могут вызвать анархию морального эгоизма, если только такой кодекс и мотив не обязательно будут приуравливаться к общим моральным знаниям: полученным либо из связи между человека к универсальному духовному укладу или от общих принципов и взаимных обязательств бескорыстных людей. [138] Рональд Дворкин утверждает, что конституционная защита свободы совестизанимает центральное место в демократии, но создает личные обязанности, чтобы соответствовать ей: «Свобода совести предполагает личную ответственность размышлений, и она теряет большую часть своего значения, когда эта ответственность игнорируется. Хорошая жизнь не обязательно должна быть особенно рефлексивной; большинство из них. лучших жизней просто проживают, а не изучают. Но бывают моменты, которые взывают к самоутверждению, когда пассивное поклонение судьбе или механическое решение из почтения или удобства является предательством, потому что оно лишает достоинства легкости ». [139] Эдвард Конзезаявил, что для индивидуального и коллективного нравственного роста важно осознавать иллюзию того, что наша совесть полностью находится в нашем теле; на самом деле и наша совесть, и мудрость расширяются, когда мы действуем бескорыстно, и, наоборот, «подавленное сострадание приводит к бессознательному чувству вины». [140]
Философ Питер Сингер считает, что обычно, когда мы описываем действие как сознательное в критическом смысле, мы делаем это для того, чтобы отрицать либо то, что соответствующий агент был мотивирован эгоистичными желаниями, такими как жадность или амбиции, либо действовал по прихоти или побуждению. [141]
Моральные анти-реалисты спорят ли моральные факты , необходимых для активации совести следовать за на естественных фактах с апостериорной необходимостью; или возникают априори, потому что моральные факты имеют первичный смысл, и естественно идентичные миры могут считаться морально идентичными. [142] Также утверждалось, что есть мера морального везения в том, как обстоятельства создают препятствия, которые совесть должна преодолевать, чтобы применять моральные принципы или права человека, и что с учетом обеспеченных правовой санкцией прав собственности и верховенства закона доступ к всеобщее здравоохранение плюс отсутствие высокой взрослой и младенческой смертностиот таких состояний, как малярия , туберкулез , ВИЧ / СПИД и голод , люди в относительно благополучных развитых странах избавились от угрызений совести, связанных с физической необходимостью воровать остатки еды, давать взятки налоговым инспекторам или полицейским и совершать убийства в партизанских войнах против коррумпированных правительственных сил или повстанческих армий. [143] Роджер Скратон утверждал, что истинное понимание совести и ее связи с моральюему мешает «безудержная» вера в то, что философские вопросы решаются путем анализа языка в области, где ясность угрожает корыстным интересам. [144] Сьюзан Зонтаг также утверждала, что это симптом психологической незрелости - не осознавать, что многие морально незрелые люди добровольно испытывают некую форму восторга, в некоторых случаях эротическое нарушение табу , когда они становятся свидетелями насилия, страдания и боли, причиненных другим. [145] Джонатан Гловер писал, что большинство из нас «не тратят свою жизнь на бесконечное садоводство для себя» и своей совести.скорее всего, формируется не столько героической борьбой, сколько выбором партнера, друзей и работы, а также местом, где мы хотим жить. [146] Гаррет Хардин в известной статье под названием « Трагедия общин » утверждает, что любой случай, когда общество обращается к человеку, эксплуатирующему население, с просьбой ограничить себя ради общего блага - посредством своей совести - просто создает систему, которая, выборочно отвлекая общественную власть и физические ресурсы на тех, у кого отсутствует совесть, одновременно усиливая чувство вины (включая беспокойство по поводу его или ее личного вклада в перенаселенность) у людей, действующих в соответствии с ней, фактически способствует устранению совести от расы. [147][148]
Джон Ральстон Сол в своей книге «Бессознательная цивилизация» выразил мнение, что в современных развитых странах многие люди согласились передать свое понимание правильного и неправильного, свою критическую совесть техническим экспертам; добровольно ограничивая свою моральную свободу выбора ограниченными действиями потребителей, руководствуясь идеологией свободного рынка, в то время как участие граждан в государственных делах ограничивается изолированным актом голосования и лоббированием личных интересов, даже избранных представителей настраивают против общественных интересов. [149]
Некоторые утверждают на религиозных или философских основаниях, что действия против совести заслуживают порицания , даже если суждение совести может быть ошибочным (скажем, потому, что оно недостаточно информировано о фактах или преобладающих моральных (гуманистических или религиозных), профессиональных этических принципах, правовые нормы и нормы прав человека). [150] Неспособность признать и принять, что сознательные суждения могут быть серьезно ошибочными, может только способствовать ситуациям, в которых совестью человека манипулируют другие, чтобы предоставить необоснованное оправдание неблаговидным и эгоистичным действиям; действительно, поскольку к нему обращаются как к прославлению идеологического содержания и связанного с ним крайнего уровня преданности, без адекватного ограничения внешнего, альтруистического, нормативного обоснования,совесть может считаться морально слепой и опасной как для отдельного человека, так и для человечества в целом. [151] Лэнгстон утверждает, что философы этики добродетели излишне пренебрегали совестью, поскольку, как только совесть натренирована так, что принципы и правила, которые она применяет, будут такими, по которым все остальные будут жить, ее практика культивирует и поддерживает добродетели; действительно, среди людей, находящихся в том, что каждое общество считает наивысшим уровнем морального развития, нет разногласий по поводу того, как действовать. Эммануэль Левинас рассматривал совесть как откровенную встречу с сопротивлением нашим эгоистичным силам, развивая нравственность, ставя под сомнение наше наивное чувствоСвобода воли использовать такие силы произвольно или с применением насилия , причем этот процесс тем серьезнее, чем строже ставилась цель нашего «я» получить контроль. [152] Другими словами, приветствие Другого к Левинасу было самой сутью правильно задуманной совести ; это побудило наше эго принять ошибочность предположений о других людях, что эгоистичная свобода воли «не имеет последнего слова» и что осознание этого имеет трансцендентную цель: «Я не один ... в совести у меня есть опыт, который не соизмерим с какой-либо априорной [ априорной и апостериорной ] структурой - бессмысленным опытом ». [152]
Муки совести имеют непосредственное отношение лишь к чувствам обманщика, а не к юридическому определению виновности или невиновности. Кроме того их также необходимо отличать от чувства вины по поводу содержания лжи. Предположим, Ронни в «Мальчике Уинслоу» действительно украл почтовый перевод. Он бы чувствовал себя виноватым за свою кражу, осуждая себя за то, что сделал. А если бы Ронни скрыл свою кражу от отца, он чувствовал бы еще и вину за то, что солгал, то есть страдал бы от угрызений совести. И нет никакой необходимости, чувствуя себя виноватым по поводу содержания лжи, испытывать при этом и угрызения совести. Предположим, Ронни обокрал мальчика, который обманом победил его в школьном соревновании. В этом случае он, скорее всего, не чувствовал бы никакой вины за свою кражу у такого подлого однокашника; это могло представляться ему заслуженной местью. Но он мог при этом чувствовать вину за то, что обманул учителя или отца. Мэри, пациентка психиатрической клиники, не чувствовала себя виноватой относительно своих суицидальных планов, но чувствовала себя виноватой в том, что обманула доктора.
Как и боязнь разоблачения, угрызения совести могут быть различной интенсивности. Они могут быть весьма слабыми или же, наоборот, настолько сильными, что обман не удастся, потому что чувство вины спровоцирует утечку информации или даст какие-либо другие признаки обмана. Чрезмерное чувство вины приводит к мучительным переживаниям, подрывающим у страдальца наиболее фундаментальное чувство, чувство собственного достоинства. Одно лишь желание избавиться от таких жестоких чувств может подтолкнуть к признанию вне зависимости от последующего наказания. Порой даже наказание может быть именно тем, что человеку кажется необходимым для освобождения от мучительного чувства вины.
Принимая решение солгать впервые, люди часто и не предполагают, как сильно будут страдать потом от угрызений совести. Они могут не предугадать, как повлияет на них чувство благодарности жертвы за кажущуюся помощь. Или не предвидеть своих чувств при виде обвинения в их проступке кого-либо другого. Обычно подобные сцены и вызывают угрызения совести, хотя для некоторых это всего лишь приправа, делающая похлебку лжи по-настоящему вкусной. Мы обсудим эту реакцию, определенную мной как восторг надувательства, ниже. Другая причина, по которой лжецы недооценивают значение угрызений совести, заключается в том, что недостаточность однократного обмана становится очевидной только по прошествии некоторого времени, когда вдруг становится явным, что теперь ложь должна повторяться снова и снова, обрастать все новыми и новыми подробностями, хотя бы для того, чтобы не раскрылся первоначальный обман.
Также тесно смыкается с виной и чувство стыда, но есть для него и одно ключевое качественное отличие. Для угрызений совести не нужна публика, в этом случае человек сам себе судья. Не так обстоит дело со стыдом. Для чувства стыда требуется неодобрение или осмеяние со стороны других. Если нет никого, кто знал бы о злодеянии, то не будет и стыда. А угрызения совести все равно могут возникнуть. Конечно же, могут присутствовать и оба эти чувства. Но различие между стыдом и угрызениями совести очень важно, поскольку эти две эмоции могут разорвать человека. Желание облегчить вину побуждает к признанию, а желание избежать унизительного чувства стыда препятствует этому.
Предположим, Ронни украл деньги и почувствовал себя крайне виноватым за то, что сделал это, и к тому же его стала мучить совесть из-за того, что он скрыл свое преступление. У Ронни могла появиться потребность в признании, желание избавиться от мучений совести. И только стыд перед отцом мог остановить его. Чтобы избежать этого, отец, как вы помните, обещал в случае признания не наказывать его. Чем меньше боялся Ронни наказания, тем меньше становилась и его боязнь разоблачения, но отцу необходимо было уменьшить у Ронни еще и чувство стыда. И он попробовал сделать это, пообещав простить мальчика. Но он мог бы еще более уменьшить возможность появления стыда, увеличив тем самым вероятность признания, если бы использовал нечто подобное тому, что я описывал несколькими страницами выше, приводя в пример следователя, пытавшегося во время допроса выжать из подозреваемого признание в убийстве. Отец мог бы сказать Ронни: «Я вполне в состоянии понять даже воровство. Возможно, я и сам поступил бы так же на твоем месте; все это понятно, соблазн настолько велик. Кроме того, каждый совершает ошибки в своей жизни и порой далеко не сразу понимает, что был не прав. А сам себе помочь не всегда можешь». Хотя, конечно же, добропорядочный английский отец не в состоянии открыто признать такое и, в отличие от следователя, не захочет лгать, для того чтобы добиться признания.
Некоторые люди в случае лжи особенно подвержены чувству стыда и угрызениям совести. И в первую очередь те, кто с детства привык считать ложь одним из наиболее ужасных грехов. Те же, кого воспитывали, не осуждая саму по себе ложь, а просто внушая чувство вины за все, впоследствии только и ищут возможности усилить это свое чувство вины и бесстыдно выставляют его на всеобщее обозрение. К сожалению, личности, склонные к такого рода ощущениям, исследованы слишком мало. Однако не многим больше известно и об их прямой противоположности — о людях, вообще не чувствующих вины за ложь.
Обозреватель Джек Андерсон в газетной статье, выражающей недоверие Мелу Вейнбергу, главному свидетелю обвинения ФБР в Эбскамском деле, представил его как лжеца, у которого нет ни стыда ни совести. Андерсон описал реакцию Вейнберга на обнаружение его супружеской измены, скрываемой последним в течение четырнадцати лет: «Когда Мел неожиданно услышал об этом, он только пожал плечами в ответ на требование Мэри объясниться. "Итак, я разоблачен, — сказал он. — Я же всегда говорил тебе, что я величайший в мире лжец". Затем уютно устроился в своем любимом кресле, заказал немного китайской еды и попросил Мэри сделать ему маникюр» [44].
Отсутствие чувства вины или стыда считается признаком психопатии лишь в том случае, если распространяется на все или почти все области жизни. (Очевидно, на основании одного только газетного отчета такой диагноз не поставит никто.) Существуют также разногласия между специалистами и в том, следствием чего является отсутствие вины или стыда — следствием воспитания или каких-либо факторов биологического порядка. Однако все придерживаются единого мнения в том, что если что-либо и способно выдать психопата, то только не чувство вины и не боязнь разоблачения.
Кроме того, особых угрызений совести не будет и в том случае, если обманщик не разделяет социальных ценностей своей жертвы. Люди чувствуют себя менее виноватыми перед тем, кто, по их мнению, живет не так, как следовало бы. Ловелас, скрывая свои измены от фригидной жены, может вовсе не чувствовать за собой никакой вины. А революционер или террорист редко испытывает угрызения совести, обманывая представителей государства. Также и шпион не будет мучиться совестью из-за того, что вводит в заблуждение свою жертву. Один бывший агент ЦРУ остроумно заметил: «Если очистить шпионаж от шелухи трескучих фраз, то получится, что работа разведчика заключается в предательстве доверившихся ему людей» [45].
Когда я консультировал представителей службы безопасности, которые ловят людей, занимающихся убийством государственных чиновников высокого уровня, я не мог ориентировать их на то, что уличать лжецов помогают угрызения совести. Наемные убийцы могут бояться быть пойманными, если они не профессионалы, однако вряд ли когда-либо будут испытывать чувство вины по поводу своего дела. Профессиональные преступники не чувствуют за собой никакой вины, обманывая противника. На этом основана их работа, и это объясняет, почему дипломаты или разведчики не чувствуют вины из-за того, что вводят в заблуждение тех, кто не разделяет их социальных ценностей. В таких случаях лжец считает, что совершает хороший, полезный с его точки зрения поступок.
В большинстве этих примеров ложь является социально дозволенной — каждый из этих людей действует в рамках определенных социальных норм, которые узаконивают их обман. В таких случаях практически не возникает никакого чувства вины, поскольку жертва обмана исповедует другие ценности. Но порой бывает дозволенным обман и тех, чьи ценности совпадают с ценностями обманщика. Врачи могут не испытывать угрызений совести по поводу того, что обманывают пациентов, если уверены, что это делается для пользы последних. Предложение пациенту плацебо (таблеток из простого сахара, внешне уподобленных настоящим лекарствам) — старый, освященный веками медицинский обман. Если подобный трюк принесет пациенту облегчение или, наконец, удовлетворит его желание принимать именно «эти» таблетки, которые, будучи примененными в действительности, могут и навредить, то такая ложь, по мнению многих врачей, оправдана. В клятве Гиппократа ничего не говорится о честности перед пациентом, просто предполагается, что врач должен делать лишь то, что может помочь больному[46].
Священник, скрывающий от полиции признание, сделанное преступником во время исповеди, даже в случае явной лжи на прямой вопрос полицейского, не должен испытывать никаких угрызений совести. Его обет дозволяет ему такой обман. Он не извлекает из этого обмана никакой выгоды для себя, это выгодно лишь преступнику; преступление может остаться нераскрытым. Студентки медицинского колледжа, скрывая свои истинные чувства, не испытывали никаких угрызений совести. Обман был дозволен благодаря тому объяснению, что медсестра должна уметь скрывать свои чувства во время работы ради облегчения страданий пациента.
Но зачастую лжецы могут не осознавать или же не признавать, что обман, который на первый взгляд представляется ложью во спасение, выгоден им самим. Например, один старший вице-президент национальной страховой компании считает, что правда может оказаться жестокой в том случае, если страдает самолюбие другого человека: «Порой не так-то просто заявить какому-нибудь парню прямо в лицо: «не выйдет из тебя никакого председателя» [47].
Не лучше ли в таком случае пощадить его чувства? А заодно и свои? Ведь на самом деле не «так-то просто» сказать такое этому «парню» прямо в лицо, потому что можно натолкнуться на его возможный протест, особенно если тот посчитает, что это лишь личное мнение. В этом случае ложь щадит обоих. Но некоторые могут сказать, что этому парню ложь вредна, так как лишает его ценной информации, хотя и неприятной, но необходимой для того, чтобы улучшить свои деловые качества или же переориентироваться и поискать какую-нибудь другую работу. Точно так же можно согласиться и с тем мнением, что врач, дающий плацебо, хотя и является альтруистом, тоже извлекает выгоду из лжи. Он избавляется от возможного разочарования пациента в том, что нет лекарств от его болезни, или от гнева, если пациент узнает, что доктор дает плацебо, вероятно, считая пациента просто ипохондриком, а не больным. Кроме того, это еще вопрос, действительно ли ложь является полезной для пациента или же она все-таки вредна ему.
Тем не менее есть бесспорные примеры лжецов-альтруистов: священник, скрывающий исповедь преступника, спасатели, не сказавшие раненому мальчику, что его родители погибли под обломками самолета. В этих случаях лжец не извлекает для себя никакой выгоды. А если лжец не видит в своей лжи никакой выгоды для себя, он, скорее всего, не будет испытывать и угрызений совести.
Когда ложь дозволена, даже эгоистичный обман может не вызывать угрызений совести. Игроков в покер не мучает совесть за то, что они блефуют. Это верно и относительно торгов, где бы они ни проходили — на восточном базаре, на Уолл-Стрит или в ближайшем офисе агентства недвижимости. В одной статье, посвященной лжи, говорится: «Возможно, самой популярной формулой лжи является фраза: это мое окончательное предложение. Такой язык не только допускается в мире бизнеса, он ожидается… Во время публичных торгов никто не предполагает, что все карты будут выложены на стол с самого начала» [48].
Домовладелец, который запрашивает за свой дом дороже, чем тот стоит в действительности, не будет чувствовать за собой никакой вины, если получит требуемую цену. Его ложь дозволена. Потому что участники ожидают друг от друга именно дезинформации, а не правды; в торгах и в покере нет лжи. Сама природа этих ситуаций предполагает, что ни один из участников не будет правдивым. Показывают свои карты и называют минимальную цену только глупцы.
Угрызения совести наиболее вероятны в тех случаях, когда ложь не дозволена. И сильнее всего совесть мучает лжеца в тех случаях, когда была достигнута предварительная договоренность не лгать друг другу — жертва доверяется лжецу, не предполагая, что ее водят за нос. В таких оппортунистических обманах угрызения совести усиливаются, если жертва страдает по крайней мере настолько же, насколько выигрывает лжец. Подросток, скрывающий от родителей, что курит марихуану, может не чувствовать за собой какой-либо вины, если видит в своих родителях только глупцов, бубнящих о вреде наркотиков, в то время как ему прекрасно известно из собственного опыта, что они не правы. Если он к тому же считает их лицемерами потому, что они пьют сильные алкогольные напитки, а ему не позволяют использовать даже легкие наркотики, то шансов на то, что его будет сильно мучить совесть, еще меньше. Однако, хотя подросток и не согласен со своими родителями по поводу марихуаны, если он действительно привязан к ним и беспокоится о них, то в случае разоблачения лжи он может почувствовать стыд. Поскольку для возникновения стыда требуется все же наличие некоторого уважения к тем, кто не одобряет; в противном случае такое неодобрение вызывает лишь гнев или презрение, а не стыд.
Лжецы гораздо меньше испытывают угрызений совести, когда объекты их обмана безличны или незнакомы. Покупатель, скрывая от контролера на выходе, что заплатил за свою покупку меньше, чем та стоит, чувствует себя менее виноватым,
продолжение следует...
Часть 1 Понятие совести, теологический, философский и светский аспект, Муки совести
Часть 2 Светские взгляды (Светсвкий аспект совести) - Понятие совести, теологический, философский
Часть 3 Муки совести - Понятие совести, теологический, философский и светский аспект,
Часть 4 Вау!! 😲 Ты еще не читал? Это зря! - Понятие совести, теологический, философский и светский аспект,
Напиши свое отношение про совесть. Это меня вдохновит писать для тебя всё больше и больше интересного. Спасибо Надеюсь, что теперь ты понял что такое совесть, муки совести, отличие совести от эмоций и мыслей, теологический аспект совести, философский аспект совести, светский аспект совести и для чего все это нужно, а если не понял, или есть замечания, то не стесняйся, пиши или спрашивай в комментариях, с удовольствием отвечу. Для того чтобы глубже понять настоятельно рекомендую изучить всю информацию из категории Психология лжи
Ответы на вопросы для самопроверки пишите в комментариях, мы проверим, или же задавайте свой вопрос по данной теме.
Комментарии
Оставить комментарий
Психология лжи
Термины: Психология лжи