Лекция
Привет, Вы узнаете о том , что такое современная филология, Разберем основные их виды и особенности использования. Еще будет много подробных примеров и описаний. Для того чтобы лучше понимать что такое современная филология , настоятельно рекомендую прочитать все из категории Лекции по филологии.
В середине ХХ в. в развитии науки произошли серьезные изменения. После Второй мировой войны (1939—1945) в мире растет понимание ценности человеческой жизни, возможности существования разных представлений и позиций. В гуманитарной науке эти новые тенденции выражаются в развитии подходов к изучению человека, основанных на принципе диалогизма.
Во второй половине XX в. в общественной мысли и культуре складывается новое течение — постмодернизм (англ.
postmodernism, фр. postmodernisme, нем. Postmodernismus). Человек в постмодернистских творениях предстает как «механикоорганический монстр» (И.П. Смирнов). Соответственно художественный текст (как и текст вообще) лишается цельности, а часто и связности, становится «безбрежным» — открытым для
всевозможных истолкований2
.
Приведем пример такого рода текста (из второй части романа Вл. Сорокина «Норма»):
1960—1970-е годы — начало современного, или новейшего, этапа в развитии филологии. В филологии и составляющих ее
науках и научных дисциплинах постепенно человек становится центром ее знания. Рассмотрим ситуацию в лингвистике. Традиционно ее интересы сосредоточены на изучении языка как системы. В число предметов пристального внимания современного языковедения входит феномен общения. Рассмотрим фрагмент текста, имеющего место в следующей ситуации.
Студент приходит в деканат и обращается к секретарю:
«Анна Ивановна, можно у Вас справку взять?». При изучении языка как системы в процессе анализа будет установлен, например, грамматический тип предложения (простое, осложненное обращением, односоставное, безличное), способы и средства
выражения членов предложения; описание ситуации для этого в
принципе не нужно.
Если это же предложение рассмотреть с точки зрения учения
об общении, то задача может состоять в том, чтобы объяснить,
что заставляет говорящего избрать приведенную форму обращения. Заставляет же ситуация делового общения: говорящий —
студент, адресат — работник деканата, тип отношений — официальные, тематика общения связана с организацией работы,
поэтому используется официальная форма обращения. Итак,
если в первом случае главной ценностью являются единицы
языка (морфема, слово, предложение и др.) и отношения между
ними, то во втором — деятельность общения (коммуникация).
Этот факт выражен в формуле: «от лингвистики языка — к лингвистке общения». Именно так сформулировал современный
отечественный лингвист Б.Ю. Городецкий главную тенденцию
развития филологии в наше время.
принципиально разные позиции. Автором одной из них является
Ф.Ф. Зелинский (1859—1944), который признает существование
единой историко-филологической науки: это «наука, имеющая
своим содержанием изучение творений человеческого духа в их
последовательности, т.е. в их развитии». Филология в составе
этой науки обращена к изучению памятников письменности,
история же — к изучению общих законов развития. Авторство
другой позиции принадлежит Г.О. Винокуру (1896—1947): наука
о литературе и лингвистика — это «сестры, произведения одинаково ориентированного сознания, которое ставит себе задачей
истолкование текста».
Приведем пример из области теории и практики перевода.
Здесь происходит изменение принципа перевода: не эквивалентность слов, а эквивалентность смыслов. Итальянский ученый
У. Эко (р. 1932) раскрывает сущность этого принципа: «Предположим, в каком-нибудь американском тексте один персонаж говорит другому: you are just pulling my leg. Переводчику не следует
передавать это буквально: «ты только тянешь меня за ногу» или
«да ты водишь меня за ногу»; правильно будет «ты пытаешься
обвести меня вокруг пальца» <...> или еще лучше «ты меня за
нос водишь» <...>». У. Эко объясняет, что буквальный перевод
в данном случае создал бы непривычный для итальянца оборот,
а «если заменить «ногу» — «носом», то итальянский читатель
окажется в той же ситуации, в которую автор текста хотел поместить читателя английского»3
.
Приведем пример из области литературоведения. В рассказе М.А. Шолохова «Судьба человека» (1956—1957) в середине
и конце 1950-х годов виделись прежде всего те черты, которые
типизированы писателем в образе главного героя Андрея Соколова: национальная гордость и достоинство русского человека, выносливость, душевная человечность и др. Автор ХХI в.
Н.Л. Лейдерман4
анализирует рассказ Шолохова сквозь призму
обновления соцреалистической концепции личности, усматривая новизну рассказа в возвращении к «простым» и вечным общечеловеческим ценностям.
современная филология отличается активным развитием
общефилологического ядра знаний с человеком в центре. В чем
это проявляется?
«Воссоединение» литературы и языка. Эту тенденцию
зафиксировал в средине 1960-х годов французский философ
и филолог Р. Барт (1915—1980). Рассматривая отношения
языка и литературы на Западе, ученый в статье 1970 г. отметил, что до середины XIX в. язык и литературу соединяла
риторика. Когда же риторика пала, то общее начало языка и
литературы утратилось. В середине 1960-х годов они вновь
«воссоединяются». Дело в том, что, по наблюдению Барта,
«литература теперь является наукой уже не о «человеческом
сердце», а о человеческой речи»: она изучает эффекты, связанные с сообщением5
(сообщение традиционно «подведомственно» лингвистике!).
Приведем пример. В романе А. Кристи «...И в трещинах зеркальный круг» коллизия, связанная с расследованием причин
смерти Марины Грегг, «увядающей, но все еще очаровательной
кинозвезды», возникает в связи с тем, что у горничной Глэдис
Диксон «хромала грамматика». Тема «хромающей грамматики»
периодически всплывает в романе. Вот один из фрагментов текста, в котором развивается эта тема. Мисс Марпл рассказывает эпизод из прошлого: «Ей (горничной Лористонов. Это и есть
фигура из прошлого. — А.Ч.), конечно, приходилось подходить к
телефону и отвечать на звонки, но не сказать, что она здорово с этим управлялась. Ей что-то передадут, и общий смысл она
ухватит, но запишет все так, что иногда выходила полная ерунда. Наверное, у нее хромала грамматика. Случались прямо-таки
настоящие казусы. Некий мистер Берроуз, если не путаю, позвонил и передал, что он встречается с мистером Элвастоном по
поводу сломанного забора, но ремонт забора — это совсем не его
дело. Забор находится на другой стороне собственности, и он хочет уточнить, действительно ли это так, а потом уж действовать дальше, от этого зависит, браться ему за это дело или нет,
и прежде чем обращаться к стряпчим, ему нужен четкий план
территории. Сами видите, какая вышла невнятица. Картина не
прояснилась, а только затуманилась» (Агата Кристи. Соч.: в 3 т.
М., 1992. С. 534). (Прошу читателей обратить внимание на то,
какие имена существительные в тексте заменяются личными
местоимениями.)
Если литературный текст демонстрирует факты неправильного употребления местоимений, то задача лингвистов состоит
в поиске ответа на вопрос об эффекте подобного устройства текста. Так и создается «точка схождения» лингвистики и литературоведения.
В современной филологии «точки схождения» разрастаются. См. хотя бы приведенный выше фрагмент из романа Вл. Сорокина: если классический литературный текст состоит из предложений, то в тексте Сорокина предложение усмотреть трудно
(фактически невозможно). Так возникает проблема взаимного
Приведем пример из области теории и практики перевода.
Здесь происходит изменение принципа перевода: не эквивалентность слов, а эквивалентность смыслов. Итальянский ученый
У. Эко (р. 1932) раскрывает сущность этого принципа: «Предположим, в каком-нибудь американском тексте один персонаж говорит другому: you are just pulling my leg. Переводчику не следует
передавать это буквально: «ты только тянешь меня за ногу» или
«да ты водишь меня за ногу»; правильно будет «ты пытаешься
обвести меня вокруг пальца» <...> или еще лучше «ты меня за
нос водишь» <...>». У. Эко объясняет, что буквальный перевод
в данном случае создал бы непривычный для итальянца оборот,
а «если заменить «ногу» — «носом», то итальянский читатель
окажется в той же ситуации, в которую автор текста хотел поместить читателя английского»3
.
Приведем пример из области литературоведения. В рассказе М.А. Шолохова «Судьба человека» (1956—1957) в середине
и конце 1950-х годов виделись прежде всего те черты, которые
типизированы писателем в образе главного героя Андрея Соколова: национальная гордость и достоинство русского человека, выносливость, душевная человечность и др. Автор ХХI в.
Н.Л. Лейдерман4
анализирует рассказ Шолохова сквозь призму
обновления соцреалистической концепции личности, усматривая новизну рассказа в возвращении к «простым» и вечным общечеловеческим ценностям.
Современная филология отличается активным развитием
общефилологического ядра знаний с человеком в центре. В чем
это проявляется?
«Воссоединение» литературы и языка. Эту тенденцию
зафиксировал в средине 1960-х годов французский философ
и филолог Р. Барт (1915—1980). Рассматривая отношения
языка и литературы на Западе, ученый в статье 1970 г. отметил, что до середины XIX в. язык и литературу соединяла
риторика. Когда же риторика пала, то общее начало языка и
литературы утратилось. В середине 1960-х годов они вновь
«воссоединяются». Дело в том, что, по наблюдению Барта,
«литература теперь является наукой уже не о «человеческом
сердце», а о человеческой речи»: она изучает эффекты, связанные с сообщением5
(сообщение традиционно «подведомственно» лингвистике!).
Приведем пример. В романе А. Кристи «...И в трещинах зеркальный круг» коллизия, связанная с расследованием причин
смерти Марины Грегг, «увядающей, но все еще очаровательной
кинозвезды», возникает в связи с тем, что у горничной Глэдис
Диксон «хромала грамматика». Тема «хромающей грамматики»
периодически всплывает в романе. Вот один из фрагментов текста, в котором развивается эта тема. Мисс Марпл рассказывает эпизод из прошлого: «Ей (горничной Лористонов. Это и есть
фигура из прошлого. — А.Ч.), конечно, приходилось подходить к
телефону и отвечать на звонки, но не сказать, что она здорово с этим управлялась. Ей что-то передадут, и общий смысл она
ухватит, но запишет все так, что иногда выходила полная ерунда. Наверное, у нее хромала грамматика. Случались прямо-таки
настоящие казусы. Некий мистер Берроуз, если не путаю, позвонил и передал, что он встречается с мистером Элвастоном по
поводу сломанного забора, но ремонт забора — это совсем не его
дело. Забор находится на другой стороне собственности, и он хочет уточнить, действительно ли это так, а потом уж действовать дальше, от этого зависит, браться ему за это дело или нет,
и прежде чем обращаться к стряпчим, ему нужен четкий план
территории. Сами видите, какая вышла невнятица. Картина не
прояснилась, а только затуманилась» (Агата Кристи. Соч.: в 3 т.
М., 1992. С. 534). (Прошу читателей обратить внимание на то,
какие имена существительные в тексте заменяются личными
местоимениями.)
Если литературный текст демонстрирует факты неправильного употребления местоимений, то задача лингвистов состоит
в поиске ответа на вопрос об эффекте подобного устройства текста. Так и создается «точка схождения» лингвистики и литературоведения.
В современной филологии «точки схождения» разрастаются. См. хотя бы приведенный выше фрагмент из романа Вл. Сорокина: если классический литературный текст состоит из предложений, то в тексте Сорокина предложение усмотреть трудно
(фактически невозможно). Так возникает проблема взаимного
влияния языка и литературы, лингвистики и литературоведения.
Филология следует за человеком — создателем и потребителем текстовых сообщений. Это следование проявляется в том,
что в поле зрения филологии попадают все типы, виды, разновидности текстов, созданных и создаваемых человечеством. Это
актуализирует в науке проблему понимания. См., например, современный анекдот: «Ушел в блоги, на обед не ждите». В этом
сообщении (в жанре записки) проблема понимания может возникнуть в связи с незнанием слушающим / читающим английского blog. См.:
blog
1. сущ.; информ.; от weblog
1) блог, веблог (периодически обновляемая лента сообщений
на разные темы, каждое из которых может быть прокомментировано читателями; коллективная доска обсуждений)
2) сетевой дневник, «живой журнал», ЖЖ (часто обновляемый персональный сайт, в котором публикуются комментарии
автора на различные темы)
Syn: Live Journal, LJ
2. вести блог; заниматься блоггингом
Еще один пример из анекдота:
— Дружище, за вами рубль.
Оглянулся.
— Где?
В этом случае проблема уже не в незнании слов, а в оценке
ситуации разговора.
В ходе решения проблемы понимания ищутся ответы на вопросы: благодаря чему человек способен понять / почему человек не способен понять другого? как идет процесс истолкования
смысла текста (сообщения)? что нужно для достижения понимания? и др. (См. в приводимых ниже материалах для чтения
фрагменты статьи М.Ю. Сидоровой, посвященной интернеткоммуникации.)
В современном мире речь вновь обретает власть (здесь перефразировано суждение Цв. Об этом говорит сайт https://intellect.icu . Тодорова). Из причин этого феномена назовем развитие демократических тенденций в общественной жизни, прежде всего в странах Европы и Северной Америки
(а затем и в других), рост значимости массовой коммуникации,
потребности воздействовать на собеседника, на аудиторию посредством слова, а не путем насилия. В силу этого и оказалась
вновь востребованной риторика. (О предмете современной риторики см. фрагмент книги А.К.Михальской, приведенный в
материалах для чтения.) Благодаря риторике проблематика речевого воздействия актуализировалась во всех филологических
науках, в филологии как целом. Как слово обретает власть над
человеком? как сделать так, чтобы эта сила слова пошла во благо человеку? обществу? — вот главные вопросы, появляющиеся
здесь.
На основе взаимодействия лингвистики и литературоведения возрождаются и возникают новые интегральные области
исследования и обучения. Назовем две важнейшие.
Во-первых, общая филология. Ее возрождение произошло
в трудах Ю.В. Рождественского (1926—1999), С.И. Гиндина
(р. 1945) и других отечественных ученых. Так, Ю.В. Рождественский обосновал положение о том, что общая филология изучает
способы и формы применения языка в общественно-языковой
практике. Если частная (русская, татарская, испанская и др.)
филология описывает состав текстов на том или ином языке,
их истолкование в прошлом и современное состояние, то общая
филология обобщает данные частных филологий и дает «первоначальную ориентировку в океане текстов и ориентировку в
принципах их исследования»6
. Итак, «главный герой» общей
филологии, по Рождественскому, — текст, независимо от сферы его существования (художественная, деловая, политическая,
правовая, научная, бытовая и др.).
Во-вторых, теория словесности. В ее возрождении большую
роль сыграли труды ряда отечественных филологов — А.И.Горшкова (р. 1923), Ю.И. Минералова (р. 1948), Т.Д. Венедиктовой
(род. 1952) и др. А.И. Горшков, например, замечает, что теория словесности изучает содержание произведения словесности и
способов языкового выражения этого содержания.
.
На этом фоне продолжается специализация знания в филологии и дифференциация научных дисциплин. В наше время
началось интенсивное формирование прикладной филологии.
В отличие от теоретической филологии она изучает способы
решения практических задач, возникающих в языковой, литературной и коммуникативной жизни человека и общества. Эти
задачи связаны с аналитико-экспертной деятельностью, филологическим обеспечением современных видов коммуникации —
политической, правовой, рекламной, межкультурной, интернеткоммуникации и др.
Самопознание филологии. В настоящее время заметны различия в понимании филологии как отрасли гуманитарного знания. Эти различия имеют место в разных странах, в разных научных дисциплинах, научных школах. Они хорошо отражаются
в терминологических и иных словарях. Сравним, например,
толкования термина филология хотя бы в некоторых из словарей: «Филология <...> это слово обычно обозначает изучение
литературы вообще, но более определенным образом <...> — изучение письменных памятников и той формы языка, с которой
они нас знакомят, а в еще более специальном смысле — изучение
текстов и их передачи, за исключением исследования языка, которым занимается языковедение <...>» ; «...понятие (филологии. — А.Ч.) передает обычно общность двух наук — литературоведения и лингвистики, в
узком же смысле обозначает текстологию и критику текста»11.
В развитии процессов самопознания филологии на новейшем этапе ее существования фундаментальную роль играет
труд Г.О. Винокура «Введение в изучение филологических
наук», впервые (в военные годы!) прочитавшего одноименный
курс студентам. Книга написана более 50 лет назад и впервые
опубликована в 1981 г. (переиздание — 2000 г.). Филология в
книге ученого рассматривается с разных сторон — как изучение
языка, обработка текста, история национальной культуры, «момент» в научной работе и др. Идеи Г.О. Винокура получили развитие в сочинениях ряда современных отечественных авторов
(С.И. Гиндина, А.А. Чувакина и др.).
Итак, в современной филологи как совокупности гуманитарных наук и научных дисциплин, изучающих естественный язык,
текст и homo loquens, существует междисциплинарное (= общефилологическое) ядро знания. Так появляется второе основание
для признания филологии самостоятельной отраслью в системе
гуманитарных наук.
словесности изучает содержание произведения словесности и
способов языкового выражения этого содержания
.
На этом фоне продолжается специализация знания в филологии и дифференциация научных дисциплин. В наше время
началось интенсивное формирование прикладной филологии.
В отличие от теоретической филологии она изучает способы
решения практических задач, возникающих в языковой, литературной и коммуникативной жизни человека и общества. Эти
задачи связаны с аналитико-экспертной деятельностью, филологическим обеспечением современных видов коммуникации —
политической, правовой, рекламной, межкультурной, интернеткоммуникации и др.
Самопознание филологии. В настоящее время заметны различия в понимании филологии как отрасли гуманитарного знания. Эти различия имеют место в разных странах, в разных научных дисциплинах, научных школах. Они хорошо отражаются
в терминологических и иных словарях. Сравним, например,
толкования термина филология хотя бы в некоторых из словарей: «Филология <...> это слово обычно обозначает изучение
литературы вообще, но более определенным образом <...> — изучение письменных памятников и той формы языка, с которой
они нас знакомят, а в еще более специальном смысле — изучение
текстов и их передачи, за исключением исследования языка, которым занимается языковедение <...>»
of language, esp. its history and development (Филология — исследование языка, особенно его истории и развития .
Итак, в современной филологи как совокупности гуманитарных наук и научных дисциплин, изучающих естественный язык,
текст и homo loquens, существует междисциплинарное (= общефилологическое) ядро знания. Так появляется второе основание
для признания филологии самостоятельной отраслью в системе
гуманитарных наук.
татарской, бурятской, якутской, английской, болгарской и др.
<...> мы имеем в виду слово, то есть язык в его конкретной и живой целокупности, а не язык как специфический предмет лингвистики <...>.
Диалогические отношения <...> внелингвистичны. Но в то же время их никак нельзя оторвать от области слова, то есть от языка как
конкретного целостного явления. Язык живет только в диалогическом общении пользующихся им. Диалогическое общение и есть подлинная
сфера жизни языка. Вся жизнь языка, в любой области его употребления (бытовой, деловой, научной, художественной и др.), пронизана диалогическими отношениями. Но лингвистика изучает сам «язык» с его
специфической логикой в его общности, как то, что делает возможным диалогическое общение, от самих же диалогических отношений лингвистика последовательно отвлекается. Отношения эти лежат в области
слова, так как слово по своей природе диалогично, и поэтому должны
изучаться металингвистикой, выходящей за пределы лингвистики и имеющей самостоятельный предмет и задачи.
Диалогические отношения не сводимы и к отношениям логическим и предметно-смысловым, которые сами по себе лишены диалогического момента. Они должны облечься в слово, стать высказываниями, стать выраженными в слове позициями разных субъектов, чтобы между ними могли возникнуть диалогические отношения.
«Жизнь хороша». «Жизнь не хороша». Перед нами два суждения, обладающие определенной логической формой и определенным
предметно-смысловым содержанием (философские суждения о ценности жизни). Между этими суждениями есть определенное логическое отношение: одно является отрицанием другого. Но между ними
нет и не может быть никаких диалогических отношений, они вовсе не спорят друг с другом (хотя они и могут дать предметный материал и
логическое основание для спора). Оба этих суждения должны воплотиться, чтобы между ними или к ним могло возникнуть диалогическое
отношение. Так, оба этих суждения могут, как теза и антитеза, объединиться в одном высказывании одного субъекта, выражающем его единую диалектическую позицию по данному вопросу. В этом случае диалогических отношений не возникает. Но если эти два суждения будут
разделены между двумя разными высказываниями двух разных субъектов, то между ними возникнут диалогические отношения.
«Жизнь хороша». «Жизнь хороша». Здесь два совершенно одинаковых суждения, по существу, следовательно, одно-единственное суждение, написанное (или произнесенное) нами два раза, но это «два»
относится только к словесному воплощению, а не к самому суждению.
Правда, мы можем говорить здесь и о логическом отношении тождества между двумя суждениями. Но если это суждение будет выражено
в двух высказываниях двух разных субъектов, то между этими высказываниями возникнут диалогические отношения (согласия, подтверждения).
Диалогические отношения совершенно невозможны без логических и предметно-смысловых отношений, но они не сводятся к ним, а
имеют свою специфику.
Логические и предметно-смысловые отношения, чтобы стать диалектическими, как мы уже сказали, должны воплотиться, то есть должны войти в другую сферу бытия: стать словом, то есть высказыванием,
и получить автора, то есть творца данного высказывания, чью позицию оно выражает. Всякое высказывание в этом смысле имеет своего автора, которого мы слышим в самом высказывании как творца его. О реальном авторе, как он существует вне высказывания, мы можем ровно ничего не
знать. И формы этого реального авторства могут быть очень различны. Какое-нибудь произведение может быть продуктом коллективного труда, может создаваться преемственным трудом ряда поколений и т.п., —
все равно мы слышим в нем единую творческую волю, определенную позицию, на которую можно диалогически реагировать. Диалогическая
реакция персонифицирует всякое высказывание, на которое реагирует. Диалогические отношения возможны не только между целыми (относительно) высказываниями, но диалогический подход возможен и к
любой значащей части высказывания, даже к отдельному слову, если оно воспринимается не как безличное слово языка, а как знак чужой
смысловой позиции, как представитель чужого высказывания, т.е. если мы слышим в нем чужой голос. Поэтому диалогические отношения
могут проникать внутрь высказывания, даже внутрь отдельного слова, если в нем диалогически сталкиваются два голоса (микродиалог, о котором нам уже приходилось говорить).
С другой стороны, диалогические отношения возможны и между языковыми стилями, социальными диалектами и т.п., если только они
воспринимаются как некие смысловые позиции, как своего рода языковые мировоззрения, т.е. уже не при лингвистическом их рассмотрении.
Наконец, диалогические отношения возможны и к своему собственному высказыванию в целом, к отдельным его частям и к отдельному слову в нем, если мы как-то отделяем себя от них, говорим с внутренней оговоркой, занимаем дистанцию по отношению к ним, как бы
ограничиваем или раздваиваем свое авторство.
В заключение напомним, что при широком рассмотрении диалогических отношений они возможны и между другими осмысленными
явлениями, если только эти явления выражены в каком-нибудь знаковом материале. Например, диалогические отношения возможны между
образами других искусств. Но эти отношения выходят за пределы металингвистики.
Главным предметом нашего рассмотрения, можно сказать, главным героем его будет двуголосое слово, неизбежно рождающееся в условиях
диалогического общения, т.е. в условиях подлинной жизни слова. <...>
Цит. по: Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского / / Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. Киев, 1994. С. 395, 397–399.
А.К. Михальская. Основы риторики.
<...> § 14. Теперь у нас есть некоторые основания для того, чтобы
попытаться найти определение современной риторики.
Риторика — это теория и мастерство целесообразной, воздействующей гармонизирующей речи.
Проанализируем наше определение, чтобы оно стало окончательно
ясным.
Мы говорим о риторике и как о теории, и как о мастерстве, так как
риторическая теория возникла в древности и развивается до сих пор
именно как обобщение мастерства красноречия в широком смысле этого слова, т.е. осмысление риторической практики.
Немного найдется дисциплин, столь явно воплощающих классическое
античное единство ремесла и искусства, мастерства и науки.
Целесообразность речи — ее соответствие цели говорящего (оратора) или, выражаясь языком современной науки, его речевому
намерению. Целесообразность понимается как основное требование к
риторическому произведению, как основной закон успешной речи еще
со времен Аристотеля.
Столь же непременным свойством хорошей речи является сила
ее воздействия на адресата. Риторически грамотная речь
никогда и никого не оставит равнодушным — она пробудит ум и чувства, ratio и intuition, склонит слушателя сперва прислушаться, благосклонно и заинтересованно, а затем заставит всей душой принять ту
картину мира, которую предложит ему говорящий. Такая речь способна не только побудить к согласию или исторгнуть слезы, но и подвигнуть людей на активные действия, а иногда и заставит полностью изменить образ жизни и мировосприятие.
И целесообразность речи, и способность ее воздействовать на слушателя определяются умением строить и вести речь по
законам адресата, в соответствии с особенностями аудитории,
с законами восприятия. Риторика, равно и древняя, и современная,
относится к адресату с постоянным пристальным вниманием. Риторически грамотная (целесообразная, воздействующая) речь должна
быть скроена по мерке адресата, как платье по мерке заказчика, иначе
успешной она не будет. Значит, из двух главных участников общения
(говорящий и слушающий) определяющая роль, как это ни парадоксально, принадлежит второму. Каждому ясно, что с первоклассником
и министром просвещения по-разному надо говорить о проблемах
образования, однако на практике мы видим часто иное. У нас сейчас
редки ораторы, которые хотя бы относительно верно могли оценить
аудиторию для эффективного воздействия на нее, и столь же немногие
умеют вести себя верно в беседе, руководствуясь правильным представлением о собеседнике, понимая его особенности и потребности,
ориентируясь на него. Фактически утрачена связь говорящего с теми,
к кому обращена речь.
Целесообразная и воздействующая речь — это речь эффективная. Ясно, что для нашего определения риторики важно понять,
что такое эффективность речи и речевого общения.
До последнего времени, опираясь на теорию информации и теорию
коммуникации, специалисты по речевому общению склонны были
считать эффективным (успешным) такое общение, при котором потери информации в процессе ее передачи от говорящего к слушателю минимальны. Вернемся к оценке эффективности речевого общения (50%
без специальной подготовки): эта оценка сделана именно на основании информационного подхода. Итак, получается, что чем меньше помех и потерь при передаче информации, тем успешнее общение, выше
эффективность речи. Чтобы учесть, что человек все же отличается
чем-то от компьютера, что у него есть чувства и эмоции, что он всегда
оценивает действительность, стали различать три типа информации,
передаваемой речью: понятийно - логическую , оценочную
(+ или –), эмоциональную. Выходит, что если слушатель верно
«расшифровал» информацию всех трех типов, присутствующую в сообщении говорящего, то общение между ними успешно (эффективно),
а речь, соответственно, эффективна в том случае, если хорошо обеспечивает правильную расшифровку.
Рассмотрим, однако, следующую ситуацию, которая, несмотря на
давность, легко узнаваема и сегодня.
Молодой человек лет двадцати трех-четырех, жиденький, бледный,
с белокурыми волосами и в довольно узком черном фраке, робко и смешавшись, явился на сцену.
«Здравствуйте, почтеннейший! — сказал генерал, благосклонно
улыбаясь и не вставая с места. — Мой доктор очень хорошо отзывается об вас; я надеюсь, мы будем друг другом довольны. Эй, Васька! (при
этом он свистнул). Что ж ты стула не подаешь? Думаешь, учитель,
так и не надо... Прошу покорно. У меня, почтеннейший, сын-с; мальчик
добрый, со способностями, хочу его в военную школу приготовить. Скажу вам откровенно, мне не нужно, чтоб из моего сына вышел магистер
или философ; однако, почтеннейший, я хоть и слава Богу, но две тысячи
пятьсот рублей платить даром не стану...» Молодой человек все это
время молчал, краснел, перебирал носовой платок и собирался что-то
сказать... он чувствовал, что вся его [генерала] речь вместе делает ощущение, похожее на то, когда рукой ведешь по моржовой коже против
шерсти (Герцен А.И. Кто виноват?).
В этой речевой ситуации вся информация, передаваемая говорящим адресату, расшифрована последним полностью — и понятийная,
и оценочная, и эмоциональная. Однако общее ощущение от этой речи,
появляющееся у слушателя — учителя, никак не дает возможности назвать результат общения успешным, а саму речь — эффективной, скорее напротив.
Современная риторика, отражая наиболее актуальную проблему
речевого общения в современном мире — проблему обеспечения наилучшего взаимопонимания между людьми, конструктивного решения возникающих конфликтов,
прежде всего решает задачу объединения участников общения. Поэтому как непременное требование к успешной речи сегодня вводится еще одно условие — гармонизация отношений
говорящего и адресата. Гармонизирующая речь — это, возможно, речь будущего; в настоящем она представляет собой скорее идеал,
к которому нужно стремиться, но идеал вполне осознанный и реально
значимый. Потому в наше определение риторики мы и включаем это
насущное для всех нас сегодня понятие — понятие гармонии. Особенно важно, что гармонизирующая речь — это риторический идеал,
сложившийся в истории отечественной культуры, характерный для
русской речевой традиции (подробнее об этом речь пойдет ниже).
Итак, современная риторика — это теория и мастерство эффективной (целесообразной, воздействующей , гармонизирующей ) речи.
Цит. по: Михальская А.К. Введение / / Михальская А.К. Основы риторики: Мысль и слово. М., 1996. С. 32—34.
М.Ю. Сидорова. Лингвистическая уникальность
и лингвистическая банальность русского Интернета
<...> Никто не приходит в Интернет в двухмесячном возрасте и не
погружается в виртуальный мир настолько, чтобы полностью утратить
нужду в мире реальном и контакт с этим окружающим миром (речь
не идет об отдельных патологических случаях, не являющихся предметом нашей науки). Усваивая новые речевые навыки, необходимые
для общения в сетевом пространстве, человек «накладывает» их на уже
имеющиеся навыки внесетевого общения. Модели коммуникации, опосредованной и не опосредованной компьютером, начинают взаимодействовать в его сознании. Проникновение особенностей сетевой речи во
внеинтернетовские письменные и устные тексты (например, использование смайликов в школьных сочинениях, на которое жалуются
учителя) сразу привлекает внимание потому, что это проникновение
спорадическое: отдельный инородный элемент, отступление от нормы
резко выделяется на фоне жанрового или стилевого стандарта. Именно
поэтому первые лингвистические исследования Рунета фокусируются
на том новом, что возникло в русской речи в сетевом пространстве. Обратное влияние — отражение в компьютерной коммуникации языковых явлений, существовавших и существующих до и помимо Интернета, — гораздо более объемно, оно само собой разумеется и в результате
хуже описано. А ведь даже причина широкого распространения таких
жанров межличностной коммуникации, как форумы и чаты, лежит не
только в удобстве электронной формы общения, но и в укорененности
этих жанров в досетевом языковом сознании, в наличии у русских людей потребности в разнообразных формах свободной, неформальной
дискуссии, беседы, болтовни и в существовании в русском языке широкого диапазона средств, обеспечивающих эти жанры (разнообразные
средства авторизации и адресации, выражения оценки, аргументации,
побуждения, извинения и т.п.).
Отсюда должна вытекать идеология Интернет-русистики. Обращая
внимание на то новое, что появилось в русской межличностной, политической, деловой, научной коммуникации, в нашей современной литературе с развитием компьютерных сетей, мы всегда будем помнить, что
русский язык в Интернете — это лишь одна из форм существования русского языка, имеющего тысячелетнюю историю, уходящую в глубь веков
письменную и литературную традицию, сложившуюся в течение столетий языковую систему и систему текстовых жанров. Потому и возможно
научное изучение этой сферы русской речи, что у нас есть представление о языковых нормах, о стилистических характеристиках языковых
единиц, об общих свойствах каждого уровня системы русского языка.
Нет особого «языка Интернета» как некоторой формы реализации русской языковой системы, разновидности русского языка, обязательной
для использования в мировой сети. В одних зонах и жанрах Интернета
преобладает литературная кодифицированная речь, в других — внелитературная (жаргон, просторечие, антиорфография и т.п.), в одних коммуникация осуществляется по законам письменной речи, в других — по
законам речи устной, но «переданной на письме». В одних текстах Интернета превалируют черты книжной речи, в других — языковые приметы
разговорности, одни ориентированы на спонтанность, другие — на обработанность текста. Для пользования некоторыми жанрами и общения на
некоторых территориях сети предполагается владение всей стилистической шкалой русского языка (высокий — нейтральный — сниженный
стиль), для того чтобы уютно себя чувствовать в прочих жанрах и уголках Рунета пользователю достаточно языковых средств сниженной стилистической окраски, в которых утопают элементы нейтрального стиля.
Есть в Мировой Паутине и монолог, и диалог. Наконец, в Интернете
представлены все традиционно выделяемые функциональные стили. И
все перечисленные признаки: литературность (кодифицированность) /
нелитературность, устность / письменность, монологичность / диалогичность, стилистическая ограниченность / стилистическая нейтральность, обработанность / спонтанность и др. — модифицированы сетевой
формой осуществления речевой деятельности и существования языкового материала (текстов). Потому и возник на Западе термин «общение,
опосредованное компьютером», гораздо лучше отражающий суть явления, чем пресловутый «язык Интернета». На весьма большом пространстве Рунета носитель русского языка может прекрасно существовать и
решать свои коммуникативные задачи, не выходя за границы письменного литературного языка в его традиционном облике, не прибегая ни
к каким специфическим знаковым ресурсам Интернета (ни к сетевому
жаргону, ни к смайликам и другим графическим элементам, ни к сокращениям слов и т.п.). Другое дело, если носитель языка отправляется на
территорию общения, заведомо чуждую нормам литературной речи и
исповедующую иное отношение к языку (установку на неважность орфографии, приоритет сетевых традиций и правил над общеязыковыми,
упрощенность общения и словесного выражения). Но и здесь речь идет
не об использовании какого-то иного, особого Интернет-языка, а просто
Виртуальное пространство, в котором происходит сетевое общение, создано человеком для себя, по человеческой мерке, ограничено
пределами человеческого воображения и возможностей. А значит, глубинного противоречия между техническими новшествами «постгутенберговской эпохи» и особенностями языка и коммуникации, которые
сложились до нее, нет.
Сегодня мы знаем о постгутенберговском человеке больше, чем в
конце прошлого века, но по-прежнему недостаточно. Нестабильность
междисциплинарных связей (прежде всего между лингвистикой и
психологией) — одна из причин этого. Еще меньше знаем мы о русском
постгутенберговском человеке: большая часть информации, которую
можно извлечь из работ отечественных исследователей Интернета —
нелингвистов, есть проекция на Рунет данных, полученных зарубежными коллегами при изучении англоязычной сети, и выводов, сделанных на основе этих данных. Выпадающие при этом из поля зрения
такие языковые «частности», как разграничение в русском языке форм
«ты» и «Вы» при обращении ко второму лицу, противопоставление по
роду, выражаемое окончаниями глаголов в прошедшем времени и прилагательных, или, например, традиционная особая маркированность
нецензурных, непечатных слов, не просто должны, как мы покажем далее, учитываться при перенесении интерпретаций англоязычного Интернета на Рунет, но и заставляют нас в некоторых случаях ограничить
и существенно пересмотреть эти интерпретации.
Одна очевидная иллюстрация. Общим местом в рассуждениях
специалистов по Интернет-коммуникации является постулирование
анонимности общения в Интернете как источника неограниченных
возможностей конструирования виртуального образа коммуниканта:
«Анонимность общения в Интернете обогащает возможности самопрезентации человека, предоставляя ему возможность не просто создавать
о себе впечатление по своему выбору, но и быть тем, кем он захочет,
т.е. особенности коммуникации в Интернете позволяют человеку конструировать свою идентичность по своему выбору» (А.Е. Жичкина.
Социально-психологические аспекты общения в Интернете, 1999).
В самом деле, Интернет-коммуниканту, желающему в виртуальном
пространстве жить под маской лица противоположного пола, чем его /
ее реальный пол, на каком бы языке он / она ни писали, доступны
языковые средства, позволяющие создать виртуальный образ, соответствующий тому или иному гендерному стереотипу. Но эти средства
варьируются от языка к языку. Носителю английского языка гораздо
проще осуществлять gender swap (виртуальную перемену пола) уже в
силу того, что у него есть возможность строить тексты в прошедшем
времени, не задумываясь о «предательских» окончаниях глаголов,
которые часто выдают невнимательных русскоязычных Интернеткоммуникантов; писать о себе, не обращая внимания на форму прилагательного. Зато на почве русского языка открываются гораздо большие возможности изощренных гендерных мистификаций. Известны
даже попытки делать записи в Интернет-дневнике «от среднего рода»:
я было радо, я потянулось, я сносило это гордо и терпеливо и т.п. <...>
Цит. по: Филология и человек. 2006. №1. С. 76—79.
Л.В. Щерба. Опыты лингвистического толкования
стихотворений / 1 /
II. «Сосна» Лермонтова в сравнении с ее немецким
прототипом / 2 /
Целью и этого опыта толкования стихотворений является показ
тех лингвистических средств, посредством которых выражается идейное и связанное с ним эмоциональное содержание литературных произведений. Что лингвисты должны уметь приводить к сознанию все
эти средства, в этом не может быть никакого сомнения. Но это должны
уметь делать и литературоведы, так как не могут же они довольствоваться интуицией и рассуждать об идеях, которые они, может быть,
неправильно вычитали из текста. Само собой разумеется, что одного
узколингвистического образования недостаточно для понимания литературных произведений: эти последние возникают в определенной
социальной среде, в определенной исторической обстановке и имеют
своих сверстников и предшественников, в свете которых они, конечно,
только и могут быть поняты. Но плох и тот лингвист, который не разбирается в этих вопросах. <...>
В дальнейшем, путем подробного лингвистического анализа, я постараюсь показать, что лермонтовское стихотворение является хотя и
прекрасной, но совершенно самостоятельной пьесой, очень далекой от
своего quasi-оригинала.
Ein Fichtenbaum steht einsam На севере диком стоит одиноко
Im Norden auf kahler Höh! На голой вершине сосна
Ihn schläfert, mit weisser Decke И дремлет качаясь, и снегом сыпучим
Umhüllen ihn Eis und Schnee. Одета, как ризой, она.
Er träumt von einer Palme, И снится ей все, что в пустыне далекой,
Die fern im Morgenland В том крае, где солнца восход,
Einsam und schweigend trauert Одна и грустна на утесе горючем
Auf brennender Felsenwand. Прекрасная пальма растет.
Fichtenbaum, что значит «пихта», Лермонтов передал словом сосна.
В этом нет ничего удивительного, так как в русско-немецкой словарной традиции Fichte и до сих пор переводится через сосна, так же как
и слово Kiefer, и обратно — пихта и сосна переводятся через Fichte,
Fiсhtenbaum (ср. «Российский с немецким и французским переводами,
словарь» Нордстета, 1780—82 гг.).
В самой Германии слово Fichte во многих местностях употребляется в смысле «сосна», и, по всей вероятности, Гейне под Fichtenbaum
понимал именно «сосну». Для образа, созданного Лермонтовым, сосна, как мы увидим дальше, не совсем годится, между тем как для
Гейне ботаническая порода дерева совершенно неважна, что доказывается, между прочим, тем, что другие русские переводчики перевели Fichtenbaum кедром (Тютчев, Фет, Майков), а другие даже дубом
(Вейнберг). Зато совершенно очевидно уже из этих переводов, что
мужеский род (Fichtenbaum, а не Fichte) не случаен / 3 / и что в своем
противоположении женскому роду Palme он создаст образ мужской
неудовлетворенной любви к далекой, а потому недоступной женщине. Лермонтов женским родом сосны отнял у образа всю его любовную
устремленность и превратил сильную мужскую любовь в прекраснодушные мечты. В связи с этим стоят и почти все прочие отступления
русского перевода.
По-немецки психологическим и грамматическим подлежащим является стоящее на первом месте Fichtenbaum, которое, таким образом, и
является героем пьесы. По-русски сосна сделана психологическим сказуемым и, стоя на конце фразы, как бы отвечает на вопрос: «Кто стоит
одиноко?» Ответ малосодержательный, так как ничего не разъясняет
нам / 4 / ; но сейчас для нас это и неважно — важно только подчеркнуть,
что у Лермонтова сосна лишена той действенной индивидуальности,
которую она имеет в немецком оригинале как подлежащее. <...>
Из проделанного лингвистического анализа следует совершенно
недвусмысленно, что сущность стихотворения Гейне сводится к тому,
что некий мужчина, скованный по рукам и по ногам внешними обстоятельствами, стремится к недоступной для него и тоже находящейся в
тяжелом заточении женщине, а сущность стихотворения Лермонтова
— к тому, что некое одинокое существо благодушно мечтает о каком-то
далеком, прекрасном и тоже одиноком существе. <...>
…на свете есть только одно чудо — язык.
Ж. Женетт
Естественный человеческий язык всегда был в центре внимания филологии. В ХХ в. он признается объектом филологии.
Характерна позиция Ф. де Соссюра (1857—1913) — одного
из величайших лингвистов ХХ столетия, который сформулировал значимость языка для филологии в традиционном ее понимании. Рассматривая отношения филологии и лингвистики,
ученый заявляет, что филология резко отличается от лингвистики: «Язык не является единственным объектом филологии:
она прежде всего ставит себе задачу устанавливать, толковать и
комментировать тексты. Эта основная задача приводит ее также
к занятиям историей литературы, быта, социальных институтов
и т.п. ...ее интересы лежат почти исключительно в области греческих и римских древностей». Язык востребован филологией
для того, «чтобы сравнивать тексты различных эпох, определять
язык, свойственный данному автору, расшифровывать и разъяснять надписи на архаических или плохо известных языках».
В лингвистике же «язык представляет собою целостность сам
по себе...»1
.
Признание языка объектом филологии (точнее, одним из
объектов) Соссюр связывает с теми задачами, которые стоят перед филологией как наукой о древностях, т.е. перед филологией
в традиционном смысле.
Обратимся к современной филологии. На современном этапе развития филологии сохраняется задача изучения древних
Исследование, описанное в статье про современная филология, подчеркивает ее значимость в современном мире. Надеюсь, что теперь ты понял что такое современная филология и для чего все это нужно, а если не понял, или есть замечания, то не стесняйся, пиши или спрашивай в комментариях, с удовольствием отвечу. Для того чтобы глубже понять настоятельно рекомендую изучить всю информацию из категории Лекции по филологии
Ответы на вопросы для самопроверки пишите в комментариях, мы проверим, или же задавайте свой вопрос по данной теме.
Комментарии
Оставить комментарий
Лекции по филологии
Термины: Лекции по филологии