9 История этикета в России

Привет, сегодня поговорим про история этикета в россии, обещаю рассказать все что знаю. Для того чтобы лучше понимать что такое история этикета в россии , настоятельно рекомендую прочитать все из категории Этикет.

 В России, не переживавшей классического европейского средневековья, культура этикета распространилась значительно позднее, чем в Западной Европе, – в первой половине XVIII века.

 Патриархальность как жизненный уклад был присущ всем европейским народам (и некоторое свое влияние сохраняет до сих пор). Но чаще всего он ассоциируется (особенно в нашем, русском сознании) именно с Россией, с “русским духом”.

 Вероятно, это связано с тем, что Россия гораздо позже других народов вошла в единую европейскую цивилизацию. Жила достаточно замкнуто, вдали от потрясений, вызванных в Европе то революциями, то перекраиванием границ феодальных княжеств, то социальными волнениями крепнущего “третьего сословия”.

 С движением солнца люди сообразовывали и свое перемещение в пространстве, заметнее всего выступавшие в осенне-зимний период: как уже говорилось, до полного восхода все работали дома, с восхода до заката расширялось и поле деятельности, особенно у мужчин, к сумеркам снова возвращались домой.

 Имелся будничный набор приветствий, обращений, форм общения – рабочих и гостевых. Социальная разница сказывалась в жестах и формулах приветствий: большим обычаем – поклоном до земли – могли приветствовать не только духовное лицо, но и богатого односельчанина, малым обычаем – поклоном в пояс – обменивались ровни, “отдавали” его при входе в чужую избу (мужчины и женщины), жена кланялась мужу, женщины – мужчинам (последние могли и не отвечать). Общение было пронизано разнообразными формулами благопожеланий на все случаи жизни: это были иносказания или молитвенные образования.

 Формы поведения будничного досуга, различаясь соответственно природе полов, носили у мужчин и женщин в целом замкнутый характер. Мужчины, в какое бы время года и где бы ни собирались, обсуждали хозяйственные и общественные дела, слушали рассказы стариков, солдат, странствующих ремесленников, “сказывали” (анекдоты, сказки, былички), читали вслух, пели мужские песни, пили, играли в карты. Женщины никогда не бывали праздны: соединяя отдых с какой-либо работой, они обсуждали семейные дела, слушали рассказы богомолок, религиозное чтение, пели свои песни и т.д.

 Одной из ярких хозяйственно-бытовых особенностей будней являлось обособление мужчин и женщин, воспринимающееся на поздней стадии развития традиционной культуры, в основном наряду с ограничением общественных форм поведения женщины и пронизанностью его многочисленными запретами, как социальный признак.

 Итак, будничное поведение взрослых слагалось из активной бытовой деятельности – работа, свершение жизненно-важных дел и событий (сватовство, крестины, семейные заботы, обучение детей, лечение больных, помощь старым, соседям, гигиена, похороны и пр.) и различных ритуальных действий, связанных с активной деятельностью, то есть подавляющая часть обрядов магически-религиозного происхождения (так называемые календарные, трудовые, семейные и пр.) свершалась именно в будни. Будничное поведение характеризовалось четкостью временно-пространственных отрезков и их наполнений, чередованием работы и отдыха, умеренностью в быту (пища, одежда, общение и т.д.).

 Будничное поведение имело в основе сакральную причастность к жизни и составляющие его деритуализированные формы восходили к ритуальным, в единстве с магическими и религиозными действиями: символика жестов, передвижения, вербального (приветствия, обращения, рабочие присловья, благодарности, благословения, будничные формы повествовательного фольклора и т.д.) и музыкального выражения (будничные, трудовые песни, трудовая и досужая инструментальная музыка), вещественные атрибуты и их “места”. В этом контексте половое обособление было ритуально значимо и обусловлено, а, следовательно, нормы поведения мужчин и женщин на этом уровне – равноправны, поскольку лишь в таком разделении и единстве осуществлялась нормальная жизнедеятельность общины. Заметим, что роль женщин в ритуализации будней была очень велика: они являлись основными хранителями традиций.

 Праздники и праздничное поведение. Церковные и государственные мероприятия по упорядочиванию счета времени всегда носили социально-дифференцированный характер, поскольку власти, прежде всего, были заинтересованы в организации трудового времени низших слоев общества. Знаменитые преследования церковью “языческих пиршеств”, главным образом их “неурочного”, “неподобного” времени и “непристойного” поведения, а также дней, считавшихся в народе запретными для различных работ, усиливались по мере роста государственности, не только и не столько из-за живучести отдельных “поганых” обычаев, сколько из-за стремления ввести в четкие пределы границы рабочего и нерабочего времени и придать последнему “истинно христианский” характер. Воскресенье было основным стабильным регулятором соотношения – чередования – будничного и праздничного времени года; с воскресением Христа была связана пасхалия – система подвижных праздников: воскресенье, троица (пятидесятница), петровское заговенье, масленица.

 Но предшествовавшие этикету формы регламентации, подкрепленные обычаями и нормами православной морали, были достаточно широко представлены в среде высших слоев России в XVI – XVII вв. Убедительным примером тому служит “Домострой” – свод правил поведения, получивший свою законченную форму к середине XVI века. Этот кодекс поведения, представлявший собой “обрядник всего, что делать и как жить”, устанавливал строгую иерархию в отношениях между людьми и требовал точного соблюдения определенных циклов и организации жизненных процессов, как семьи, имения, так и города, государства. Это был своего рода сценарный план проведения жизненно важных семейных и общественных действий. “Домострой” охватывал практически все стороны жизни дворян, помещиков. В нем подробно излагались наставления по воспитанию детей, ведению хозяйства, приготовлению пищи, приему гостей, свадебным ритуалам, торговле и т.д.

 Сами названия глав этой книги говорят за себя: “Как с домочадцами угощать благодарно приходящих в твой дом”, “Наказ ключнику на случай пира”, “Как детей учить и страхом спасать”, “Как жене с мужем советоваться каждый день и обо всем спрашивать: и как в гости ходить, и к себе приглашать, и с гостями о чем беседовать” и т.д. Да и сами наставления достаточно красноречивы: “есть и пить вам во славу Божию, не объедаться, не упиваться, пустых речей не вести”, “Когда перед кем-то ставишь ты еду и питье и всякие яства или же перед тобою поставят их, хулить не следует, говоря: “это гнилое”, или “кислое”, или “пресное”, или “соленое”, или “горькое”, или “протухлое”, или “сырое”, или “переварено”, или еще какое-нибудь прорицание высказывать, но подобает дар Божий – любую “еду и питье” – похвалить и с благодарностью есть”. “Когда пригласят тебя на пир, не упивайся до страшного опьянения и не сиди допоздна, потому что во многом питии и долгом сидении рождается брань и свар, и драка, а то и кровопролитие”. “Хозяин дома (или слуги его) должен подавать всем есть и пить... разделив по достоинству, и по чину, и по обычаю”.

 Интересным и важным с точки зрения становления хороших манер представляется и “Василия Кесарийского поучения юношам”, вошедшее в “Домострой” в качестве фрагмента в главе “Как детей учить и страхом спасать”. В этом поучении, в частности, говорится: “Следует оберегать душевную чистоту и телесное бесстрастие, имея походку кроткую, голос тихий, словно благочинно, пищу и питье не острые; при старших – молчание, перед мудрейшими – послушание, знатным – повиновение, к равным себе и к младшим – искреннюю любовь; нечестивых, плотских, любострастных людей избегать, поменьше говорить, да побольше смекать, не дерзить словами, не засиживаться в беседах, не бесчинствовать смехом, стыдливостью украшать, с распутными бабами не водиться... избегать прекословия, не стремиться к высокому сану и ничего не желать, кроме чести от всех”.

 Глава семьи по “Домострою” был неограниченным владыкой домочадцев, которым, при их неповиновении хозяину, советовалось “сокрушать ребра”. Весь этикет домашней жизни практически сводился к повиновению тем правилам и распоряжениям, которые исходили от главы дома. И это вполне соотносилось с общим строем общественной и культурной жизни России той поры. Неограниченная власть мужчины – хозяина дома – соответствовала духу феодальных отношений, когда князю, боярину предписывалась роль “отца” своих подданных.

 “Домострой” помогал учить детей ремеслу и торговле, при неповиновении советовал “сокрушать ребра”. Жена, по “Домострою”, участвует в воспитании детей и ведет хозяйство, но ее следует при совершении оплошности наказывать “грозно”.

 Несмотря на то, что “Домострой” первоначально написан Сильвестром с частной целью – дать руководство своему сыну Анфиму, в нем выражаются не частные взгляды самого автора и не только воззрения и правила современного ему русского общества XVI века. В “Домострое” – отражение всей предшествующей жизни. Он не представляет точную картину жизни этого общества, “это не исторический рассказ о том, как должно жить, и походит больше на дидактическую поэму, где главный элемент не исторический, а дидактический”.

 “Домострой” учит “не красть, не солгать, не оклеветать, не завидовать, не осуждать, не бражничать, не насмешничать, не помнить зла, не гневаться ни на кого. С большим быть послушным и покорным, со средним – любовным, к меньшим и убогим – приветным и милостивым”.

 Находим мы в “Домострое” и “золотое правило”: “Чего сам не любишь, того и другому не делай”. Однако “Домострой” – это скорее свод нравственных, чем этикетных правил, это скорее “что надо делать”, а не “как надо”.

 Таким образом, весь этикет домашней жизни – основной формы общения людей в тогдашние времена – сводился к повиновению домашнему деспоту, воля которого определяла конкретные правила поведения каждого домочадца, каждого, кто находился в зависимости от него. Неограниченная власть главы семьи, прежде всего, соответствовала духу феодальных отношений, когда князю, боярину приписывалась роль отца своих подданных. В связи с этим слово “домострой” стало нарицательным, означающим консервативный бытовой уклад жизни.

 Из-за жестокости и деспотичности, характерных для “Домостроя”, само понятие “домострой” (“домостроевщина”) в последующие эпохи стало нарицательным, означающим консервативный бытовой уклад жизни. Хотя, конечно, само содержание “Домостроя” отнюдь не сводится к тезису “жена да убоится мужа...”, и, по большому счету, лишено той “домостроевщины”, представление о которой сформировано в нашем обыденном сознании. “Домострой” – это энциклопедия домашней жизни зажиточных городских семей XVI -XVII веков.

 Формирующиеся светские приличия в этот период истории России часто смешивались с существующими религиозными нормами. Пожалуй, в наибольшей степени это проявилось в отношении общества к женщине, которая считалась существом “Двенадцать раз нечистым” и всегда опасным. И “чем женщина моложе и красивее, тем она опаснее и больше заслуживает проклятья”. Поэтому, чтобы уменьшить зло и удалить опасность, женщину старались держать взаперти. Причем в большей степени это касалось женщин высшего класса. (Вне этого класса опасность не представлялась такой сильной.) “Помещение боярыни, – по свидетельству К. Валишевского, – находится в глубине дома у боярина. Это своего рода тюрьма. Сюда не может проникнуть никакой мужчина, хотя бы он был самым близким родственником. Окна женского помещения выходят во двор, обнесенный высоким забором и защищенный таким образом от нескромных взглядов. Обыкновенно там имелась часовня или молельня, где женщина молилась. В церковь она ходила только в большие праздники, и при этом ее окружают большими предосторожностями... По правилу жена не должна была показываться перед гостями мужа. Но делалось исключение, когда хотели оказать почтение избранным гостям. Среди пира происходила церемония, на которой как бы отразились рыцарские понятия Запада. По знаку хозяина боярыня спускалась по лестнице из своего терема, одетая в лучшие свои наряды, с золотым кубком в руке. Коснувшись его своими губами, она потом подавала его каждому гостю. Затем становилась на почетное место и принимала от них поцелуи”.

 Такие затворнические приличия терема приводили к тому, что стоило девице сказать несколько слов чужому мужчине, не родственнику, чтоб навсегда потерять доброе имя. Даже то излишне усердное употребление косметики (румян, белил и т.п.), которое было характерно в ту пору, объяснялось стремление спрятать то, чего не следует показывать, – естество, телесность женщины.

 Вместе с тем стремление к неким высшим формам культурной жизни было, безусловно, свойственно русской знати, и, прежде всего, именно женщинам, что проявлялось в культе личной красоты и заботе о ней, постоянному интересу к украшениям, драгоценностям, дорогим одеждам и т.д.

 Жизненный уклад в России начал резко меняться в бурную эпоху Петра 1 (1672 – 1725), насыщенную значительными событиями.

 Поставив своей задачей европеизацию всего уклада жизни в России, Петр 1 стал c невиданным размахом вводить различные новшества в повседневную жизнь и быт российского дворянства и всего русского общества в целом.

 Петр1 преследовал три главные цели: приобщение русской женщины к общественной жизни по примеру западных стран; приучение высших классов русского общества к формам обхождения, распространенным в Европе; и, наконец, слияние различных классов и их смешение с иностранцами. Как известно, последняя цель не была достигнута – русские дамы упорно стремились выбирать своими кавалерами только соотечественников. Зато две другие были во многом реализованы.

 Реформы, проведенные Петром, вскоре сказались на быте дворянства, который стал значительно отличаться от быта прежних поколений. Молодые люди – отпрыски вельмож, высших чиновников и офицеров – получили возможность обучаться в учебных заведениях, где они овладевали светскими приличиями (умением расточать улыбки и быть предупредительными с дамами и старшими), учились танцам, фехтованию, искусству красноречия и т.д. Обучению юношества во многом способствовало создание специальных руководств и наставлений, где подробно разъяснялось, как надлежит себя вести в обществе в тех или иных ситуациях.

 Бесспорно, ведущее место среди этих наставлений занимала книга под названием “Юности честное зерцало, или Показания к житейскому обхождению. Собранное от разных авторов”, которая была напечатана в Санкт-Петербурге в 1717 г.

 Считается, что автором-составителем этой книги был друг, сподвижник Петра 1 генерал-фельдцейхмейстер Я.В. Брюс, прослывший в народе русским Фаустом. Впервые изданная при Петре, она впоследствии много раз переиздавалась.

 Книга была предназначена для светского воспитания юношей дворянского сословия. Особенностью этого пособия было то, что заимствованные из европейского этикета правила были конкретизированы и дополнены применительно к отечественной действительности и существовавшим в России нравам.

 Среди многочисленных советов в ней содержались наставления следующего характера:

·       “у родителей речей перебивать не надлежит, не следует им прекословить... но ожидать пока они выговорят. Часто одного дела не повторять, на стол, на скамью или на что иное не опираться и не быть подобным деревенскому мужику, который на солце валяется, но стоять должно прямо”;

·       “отрок должен быть весьма учтив и вежлив, как в словах, так и в делах: на руку не дерзок и не драчлив. Также, встретив знакомого, за три шага должен шляпу приятным образом снять, а не мимо прошедши и назад оглядываясь приветствовать его. Ибо вежливым быть на словах, а шляпу держать в руках неизбыточно, а похвалы достойно. И лучше когда про кого говорят: он вежливый, смиренный и молодец, нежели когда скажут про которого, он есть спесивый болван”.

 Особенностью этой книги было и то, что последние разделы ее были посвящены девицам, которым надлежало иметь значительно больше добродетелей, нежели юношам: смирение, трудолюбие, милосердие, стыдливость, бережливость, верность, чистоплотность и т.д. Причем у девиц особенно ценилось умение краснеть, что являлось признаком нравственной чистоты и смирения.

 Эта книга, безусловно, сыграла огромную положительную роль в развитии культуры этикета в среде российского дворянства. Но не в малой степени этому способствовали и другие, предпринятые Петром 1 культурные акции, в частности введение новых покроев платья, париков, бритье бород и т.д.

 “Борода составляла для Петра предмет особой, отчасти личной, ненависти, – пишет К. Валишевский. – Она олицетворяла в его глазах все привычки, заветы, предрассудки, предназначенные им к искоренению”. Борода в это время стала своеобразным знамением в борьбе между сторонниками реформ и традиционалистами, ревнителями старины. Поэтому Петр 1 боролся с бородами беспощадно. Известно, что в 1704 г., производя в Москве обзор штата своих крупных и мелких чиновников, он даже велел наказать плетьми Ивана Наумова, отказавшегося обрить бороду. Эти действия Петра влекли за собой много эмоциональных переживаний у мужчин, привыкших веками носить бороды не только как знак мужского достоинства и красоты, но и как естественную защиту лица от суровых российских морозов. Некоторые, принужденные Петром расстаться со своей бородой, даже завещали положить ее с собой в гроб, чтобы после смерти предстать перед святителем в благообразном виде.

 Разрешение носить “волосатое украшение” выдавалось лишь ограниченному кругу лиц, за что им приходилось уплачивать налог до ста рублей в год и носить на виду выдававшуюся при взносе денег бляху с надписью: “Борода – лишняя тягота”.

 Эмоциональная напряженность, сопровождавшая реформы Петра, была связана и с той прямолинейностью, с которой он решал многие, требующие деликатности вопросы. Так, одновременно с ликвидацией бород царь решил укоротить и женские одежды, и, если юбка превышала установленную длину, ее всенародно обрезали, нисколько не щадя стыдливости женщин. Хотя тот способ, который употреблялся в борьбе с бородами и национальными русскими платьями, по справедливому замечанию историка С.М. Соловьева, “был завещан ему предшественниками, и другой способ был тогда немыслим... Еще в 1681 году царь Федор издал указ о ношении коротких кафтанов, в охабнях и однорядках было запрещено являться в Кремль”.

 Правила этикета внедрялись Петром соответствующими указами, содержащими угрозы наказания за их невыполнение. Об этом говорит сайт https://intellect.icu . И в этом отношении, как и в Европе, этикет имел силу закона. Указ от 29 августа 1699 г. предлагал населению сбрить бороды и начать носить европейское платье – французское или венгерское. Образцы установленного платья были расклеены по улицам. Бедным людям давалась временная отсрочка для донашивания старой одежды, но с 1705 г. все были обязаны носить новое платье под страхом штрафа или даже более сурового наказания.

 Петр 1 обучал своих придворных различным премудростям этикета с таким же усердием, как офицеров военному искусству. Он составил инструкцию, которой должны были руководствоваться в Петергофе. Она примечательна как свидетельство того, какие элементарные правила поведения царь внушал своим придворным: “Кому дана будет карта с нумером постели, то тут спать имеет не перенося постели, ниже другому дать или другой постели что взять”. Или еще более выразительный пункт: “Не разувся с сапогами или башмаками, не ложиться на постели”.

 26 ноября 1718 года первый Санкт-Петербургский генерал-полицмейстер граф Антон Емануилович Девиер опубликовал распоряжение Петра 1 об организации ассамблей – вольных собраний, открывавшихся по вечерам в знатных домах по установленному порядку. Ассамблея, разъяснялось в указе, слово французское. Оно означает некоторое число людей, собравшихся вместе или для своего увеселения, или для рассуждения дворянских и купеческих сословий должны встречаться с иностранцами и перенимать у них формы политеса и одежды, “тут можно друг друга видеть и о всякой нужде переговорить, также слушать, что где делается”.

 На ассамблеи приглашалось избранное общество. Вместе с женами туда должны были являться высшие офицеры, вельможи, чиновники, корабельные мастера, богатые купцы и ученые. Лакеям и служителям вход был воспрещен.

 Петр1 сам составил правила организации ассамблей и поведения на них гостей, руководствуясь впечатлениями от французских гостиных, в которых он побывал во время заграничных поездок, но с добавлениями собственного изобретения. Он же установил и строгую очередность их созыва.

 Ассамблеи сыграли положительную роль в культурном развитии России уже тем, что открыли новую форму общения людей, которое в допетровской Руси было крайне ограниченно. Представители господствующего класса общались редко, фрагментарно, да и сам круг общающихся был очень узок и ограничивался в основном родственниками и соседями. Жили замкнуто, встречи носили преимущественно хозяйственно-деловой характер, даже самой потребности провести время в кругу знакомых еще не появилось. Ассамблеи же разрушили прежнюю замкнутость и значительно увеличили круг людей, вступающих друг с другом в длительное общение. Да и само общение людей, особенно мужчин и женщин, стало более раскрепощенным.

 Мужчины стали услужливы и внимательны к дамам, правда, их услужливость часто носила преувеличенный характер. Так, например, в 1721 году, чтобы почтить красоту княгини Кантемир, гости, собравшиеся после обеда у нее в спальне, пили за ее здоровье из вещиц, принадлежавших ей: стеклянных башмаков, сапожков и проч.

 В обществе учтивый кавалер должен был подносить даме, которую хотел отличить, букет свежих цветов. На улице, когда ехавший мужчина встречался со знакомою дамой в карете, оба экипажа с многочисленною свитою останавливались, кавалер, невзирая на погоду, выходил из своего экипажа и с обнаженной головою, держа шляпу в руках, подходил к карете красавицы, чтобы иметь удовольствие приветствовать ее поцелуем руки.

 Основным законом ассамблеи была “совершенная непринужденность”. “У каждой двери повешено было напоминание посетителям не чиниться, не беспокоить себя ни для какого лица, под опасением наказания осушить огромный кубок Большого Орла, который тут же под крышкой находился на мраморном пьедестале”.

 Такому наказанию могли подвергаться все участники ассамблеи – сам царь, царица, все мужчины и замужние женщины, с той лишь разницей, что женский кубок был втрое меньше против мужского.

 Этикет в России в это время формируется по образцу, придворной культурой Франции, Голландии и других европейских стран.

 Этикет приобретает светский, открытый характер, во многом противоречащий моральным нормам православной церкви. Меняется отношение к красоте. Признается ценность внешней красоты, порою в ущерб красоте нравственной, содержательной. Признается идея о том, что красота должна приносить радость, удовольствие. А для этого она должна быть открытой, доступной глазу.

 В то же самое время Петр1 стремился придать этикету черты некоего демократизма. Это проявлялось уже в том, что, формируя правила поведения на ассамблеях, в свете, он исходил из принципов равенства и свободы, правда понимаемых достаточно своеобразно (равенство мужчины и женщины, лиц разного возраста и ранга в исполнении штрафных санкций и т.п.). Разумеется, этими прокламируемыми принципами не следует обольщаться, поскольку, как верно замечает А.М. Панченко, “речь шла только о равенстве пестрого петербургского общества в веселье и смехе... Не следует преувеличивать и свободу поведения на ассамблеях: как-никак, это была служба, развлечение по обязанности, и упаси Боже было уклониться от него”. И все же это придавало некоторую специфичность российскому этикету по сравнению с европейским.

 В послепетровское время, когда Российское государство и его ведущее сословие – дворянское – были уже достаточно крепкими, когда боярские нравы были преодолены, в России установился период относительно спокойной, размеренной и выстроенной в западноевропейской манере жизни дворянства. Пышность, роскошь, сословная замкнутость, преобладание игровой, формальной стороны этикета над его нравственным содержанием и т.д. – все эти признаки сохранились в дворянском этикете XVIII века.

 Законодателем роскоши и блеска господствующего класса стал императорский двор.

 У Петра 1 не было двора в собственном смысле этого слова, поскольку те средства, которые предназначались на содержание государя, его семьи и дома, он ассигновал на общие нужды государства. Вследствие этого различные службы, которые должны были составлять часть царского двора, были распущены вместе с целым штатом придворных чинов и служителей. Только в конце царствования им были введены несколько новых придворных должностей на европейский лад. Но и тогда лица, которые занимали эти должности, исполняли их всего несколько раз в год в особо торжественные дни.

 После смерти Петра в этом отношении все изменилось самым решительным образом. Изобилие и роскошь русского двора изумляли даже французов, которые, казалось бы, были привычны к блеску версальского двора. Чтобы быть при царском дворе на хорошем счету, требовались огромные расходы на платья, украшения, кареты и т.д. Иначе можно было просто затеряться в пышной раззолоченной толпе, наполнявшей дворцовые апартаменты.

 Дворянство, особенно его высшие, наиболее состоятельные слои, возводили пышные городские и загородные дворцы, парки, триумфальные арки. Ими тратились огромные средства, и не столько для удовлетворения своих утонченных вкусов, сколько из стремления подчеркнуть свое особое положение. Вещи подчеркивали престиж, выступали “этикеткой”.

 В этом отношении обращает на себя внимание огромная популярность среди аристократов того времени парадных портретов, на которых дворянин изображался, как правило, в полный рост, подчеркивалась пышность и богатство его одежд, роскошь париков, причесок, различных атрибутов костюма. Блеск, импозантность демонстрировали богатство, знатность дворянина.

 Влияние западноевропейской, особенно французской культуры на российский быт и нравы значительно усилились. В Санкт-Петербурге и Москве появились французские модистки, парикмахеры, воспитатели-гувернеры, открывались модные французские лавки и магазины. Особенно заметно это было на Кузнецком мосту (в Москве), который позднее вызывал такое негодование отцов семейств, вроде Фамусова (“Кузнецкий мост и вечные французы...”). В этих магазинах можно было купить все, что соответствовало последним модным вкусам: разноцветные шляпки, золотые и серебряные украшения, ленты, румяна, кружева, перчатки, кисеи, искусственные цветы, украшения для платьев и шляп и т.д.

 И в то же время строгий этикет предписывал каждому сословию свой стиль в одежде.

 Еще Петр1 в “Табели о рангах” писал, “чтобы каждый чиновник одевался в соответствии со своим служебным положением не хуже и не лучше”, а “как чин и характер того требует”. Позднее правила эти были распространены и на жен чиновников. В 1742 г. был издан указ, дозволявший только особам первых пяти классов носить шелка, парчу или кружева. При этом кружева должны быть не шире четырех пальцев. Принадлежащие к третьему классу могли носить одежду из бархата или материи, стоившей не более трех рублей за аршин. Не имевшим ранга запрещалось носить бархат.

 В середине XVIII века при дворе женщинам не разрешалось носить платья черного цвета независимо от того, к лицу или нет им были другие цвета. Более того, во время приемов дамы должны были являться во дворец в специально сшитых для этого так называемых мундирных платьях.

 Особенно заметно “офранцуживание” дворянской культуры во времяна царствования Елизаветы Петровны. Французский язык становится в конце XVIII – начале XIX веков в дворянской среде неотъемлемой частью русской культуры. Он в России был почти официальным, позволявшим сохранять дворянству этикетную дистанцию по отношению к другим сословиям.

 Влияние французской культуры на российские нравы и этикет прослеживается в организации светских салонов по типу парижских, во время которых было принять говорить по-французски, и в том потоке переводных рыцарских романов и романтико-приключенческих повестей, которыми зачитывалась дворянская молодежь.

 Французские пансионы, особенно в годы, предшествовавшие войне 1812 г., росли как грибы после дождя, в большинстве из них ученики с голоса заучивали французские фразы. Все это нередко приводило к поверхностному усвоению, как языка, так и самой культуры. В результате в дворянском обществе возникли специфические типы – петиметры и кокетки.

 “Петиметр” (от фр. Petit-maitre – “щеголь”) – великосветский кавалер, воспитанный на французский манер (как правило, французом-гувернером). Все русское для него существовало только в качестве предмета для насмешки и презрения. Русский язык он презирал как язык крепостных, да и вообще о своей родине ничего знать не хотел. Современники называли их “вертопрахами”.

 “Кокетка” (от фр. Coqquette) – великосветская дама, воспитанная также по-французски. Ее главной целью было понравиться своими манерами, поведением, туалетами кому-либо, и в первую очередь мужчинам, вызвать к себе интерес. Для этого кокетки часами проводили время у зеркала: белились, румянились, сурмили брови, наклеивали мушки и т.п. Особенно ценилось в этой среде умение со вкусом и модно одеться, вести светскую беседу, грациозно ходить, изящно кланяться, манерно улыбаться и строить глазки, принимать комплименты. Подражая француженкам, их этикету будуара, кокетки принимали своих гостей лежа в постели среди груды подушек. Все, что делалось в Париже, становилось обязательным на Невском проспекте и Тверском бульваре.

 Этикет в это время становится все более “маркированным”. Это хорошо видно на примере того, какое значение придавалось в этикете вееру. Веер был обязательным предметом дамского туалета, помогавшим скрыть неприличный смех, шепнуть словцо соседку так, чтобы никто не слышал и т.д.

 Не менее значимой была и шпага – знак сословного статуса дворянина. Шпага являлась символом принадлежности к дворянству, поэтому в закрытых военно-учебных заведениях для дворянских детей – кадетских корпусах – студентам вручали шпагу. Соответственно и форма наказания за провинности состояла в “лишении шпаги и переодевания в крестьянское платье на три дня”.

 Этикет, безусловно, пронизывал все сферы дворянства, регламентируя те или иные формы поведения и деятельности. Но в наибольшей степени правила этикета, конечно, были представлены в общественной жизни аристократов и, прежде всего на многочисленных пышных балах, где они могли предстать во всем своем блеске.

После смерти Петра 1 ассамблеи постепенно исчезли, их место заняли балы и маскарады. Незнание танцев считалось уже серьезным недостатком воспитания. В царствовании императрицы Анны праздники стали еще более пышными и разнообразными. “Табачный дым и стук шашек не беспокоил уже танцующих, и, наконец, совершенно уничтожилось наказание осушать кубок Большого Орла”.

 Но еще большее великолепие и регламентацию балы приобрели при дворе Екатерины II, куда приглашали только “тех, кто имел право носить шпагу”, то есть дворян. Иногда приглашались и купцы, но для них отводилось “особе зало”. Бал начинался заранее установленным танцем, в котором принимали участие все гости, включая и пожилых особ. Исполнив этот танец, последние покидали танцевальный зал и садились за заранее подготовленные карточные столы. Молодежь же продолжала танцевать.

 Любопытно отметить тот факт, что на балах играли уже не в шахматы и шашки, как при Петре, а в карты, вошедшие в моду при Анне Иоановне. В конце XVIII века уже практически в каждом доме по ночам играли в карты. Быстрое и общественно опасное распространение азартных игр в среде дворянства заставило правительство принять необходимые меры: изданный в апреле 1782 г. Устав благочиния запрещал азартные карточные игры. Особенно строгие меры принимались против игроков в 1792 г., когда полиция получила право прямо являться в дом, где велась игра, и брать под стражу играющих. Однако азартные игры продолжались, влекли за собой разорение, растрату казенных денег, самоубийства.

 Все больше и больше в быт дворян стали входить поединки как средство восстановления поруганной чести. Изданное еще при Петре 1 постановление о запрещении поединков не выполнялось, и правительство издало в 1787 году манифест, усиливший наказание за поединки, “обнажавшего оружие судили яко нарушителя мира и спокойствия”. Однако и этот манифест не выполнялся, дуэли продолжались.

 Поединки часто бывали и в среде офицеров. Правда, стрелялись очень редко, только за кровные обиды, но зато рубились по всякому незначительному поводу. Офицерская честь высоко ценилась. Он был должен исполнять службу, быть храбрым в бою и хранить честь мундира. Офицер не мог изменять своему слову или обманывать кого-либо.

 Позднее, в конце XIX века, в целях укрепления офицерской чести, специальным приказом по военному ведомству в мае 1894 года узаконивалась дуэль между офицерами.

 Как водится, одновременно с закреплением жестких этикетных правил появляется и критика чопорности светской жизни в литературе. Высмеивание нелепости и показной манерности этикета мы находим и у Фонвизина, и у Гоголя, и у Грибоедова, и, разумеется, у писателей-разночинцев второй половины XIX века.

 В то же время пробивается и противоположный образ – идеального дворянина, человека “комильфо” (от фр. “comme il faut” – как нужно, как следует быть). Он мало чем отличается от западноевропейского образца дворянина. Для него добродетель необходима прежде всего для того, чтобы отличаться перед другими. Он занят прежде всего собой и собственным окружением.

 Образ человека “комильфо” прекрасно раскрыл Л.Н. Толстой в трилогии “Детство. Отрочество. Юность”: “Мое любимое и главное подразделение людей в то время, о котором я пишу, было на людей сорта comme il faut и на comme il ne faut (благовоспитанных и неблаговоспитанных). Второй род подразделялся еще на людей собственно не comme il faut и простой народ... Мое comme il faut состояло, первое и главное, в отличном французском языке и особенно в выговоре. Второе условие comme il faut были ногти – длинные, отчищенные и чистые; третье было умение кланяться, танцевать и разговаривать: четвертое, и очень важное, было равнодушие ко всему и постоянное выражение некоторой изящной, презрительной скуки. Кроме того, у меня были общие признаки, по которым я, не говоря с человеком, решал, к какому разряду он принадлежит. Главным из этих признаков кроме убранства комнаты, печатки, почерка, экипажа были ноги. Отношение сапог к панталонам тотчас решало в моих глазах положение человека... Я с завистью смотрел на них и втихомолку работал над французским языком, над наукой кланяться, не глядя на того, кому кланяешься, над разговорами, танцеваньем, над вырабатыванием в себе ко всему равнодушия и скуки, над ногтями, на которых я резал себе мясо ножницами, – и все-таки чувствовал, что мне еще много оставалось труда для достижения цели... У других же без всякого, казалось, труда все шло отлично, как будто не могло быть иначе. Помню раз, после усиленного и тщетного труда над ногтями, я спросил у Дубкова, у которого ногти были удивительно хороши, давно ли они у него такие и как он это сделал? Дубков мне отвечал: “С тех пор, как себя помню, никогда ничего не делал, чтобы они были такие, я не понимаю, как могут быть другие ногти у порядочного человека”. Этот ответ меня сильно огорчил. Я тогда еще не знал, что одним из главных условий comme il faut была скрытность в отношениях тех трудов, которыми достигается comme il faut...”

 Этот личностный образец благовоспитанного человека в осознании дворянской молодежи отчасти складывался и под влиянием эпистолярного жанра (писем-наставлений), ставшего очень популярным в то время.

 Молодые дворяне много путешествовали. А их родственники, как правило отцы, писали им наставительные, назидательные письма-руководства о том, как надо себя вести в различных ситуациях, чтобы сохранить честь российского дворянства и честь фамилии, поскольку это понятие среди нравственных добродетелей также было в наибольшем почете.

 Кроме того, сама переписка между образованными людьми приобрела очень большое значение. Разнообразные поездки и путешествия рождали потребность в обмене информацией, в духовном общении людей. Письма тщательно хранили, их читали родным и знакомым, их переписывали и т.д. В результате такой публичности, гласности переписки складывался свой особый этикет письма (этикет переписки). Письменному слову, обращению начинают уделять огромное внимание. И если Петр 1 объявлял себя врагом “красоты” в словесном искусстве (его стилем был стиль канцелярского делопроизводства), то в послепетровскую эпоху сформировался особый раздел этикета, соблюдаемый при письменных обращениях, поздравлениях, соболезнованиях и т.п.

 Все эти новые светские правила благовоспитанности в XVIII – XIX веков внедрялись в основном среди высших слоев Петербурга и Москвы. В тех же слоях общества, которые состояли из мелких провинциальных дворян, купцов, разночинцев, они приобретали вторичный, адаптированный к условиям жизни и, следовательно, во многом карикатурный, подражательный характер. Причем это подражание в большинстве своем касалось именно внешней, формальной стороны жизни дворян.

 Свидетельством этого может служить роман русского писателя А.И. Эртеля “Гарденины, их дворня, приверженцы и враги”, в котором ярко, подробно и точно представлены нравы и манеры провинциальной дворянки: “...Тут все было когда-то и кем-то выдумано, изобретено и прилажено. Каждый новый день приносил с собою точное и самое подробное указание, что делать, куда ехать, кого принять, что говорить, кому и о чем написать.

...Просыпаясь в десять с половиной часов, она любила час полежать в постели с французским романом в руках; полчаса провести в ванне; в течение другого получаса подставлять свое сморщенное и ссохшееся тело... рукам горничной Христины, вооруженной тонкими и мохнатыми простынями; и здесь затем до половины первого отдавать себя в распоряжение другой горничной, обруселой немки Амалии, то есть протягивать ноги, чтобы на них натянули чулки, неподвижно держать голову, чтобы ее причесали и украсили скромною наколкой, стать в такое положение, чтобы затянули корсет, надели и застегнули платье. Это утреннее разделение времени носило в доме особые названия: час – французского романа, час – шведки Христины и час – Амалии. Последний кроме одевания наполнен был вот еще какими делами: выпивалась чашка горячего куриного бульона, читались письма, вносимые дворецким Климоном на серебряном подносе, просматривалась согретая и слегка опрыснутая духами газета “Голос”... выслушивались доклады от Амалии, Климона и экономки Гедвиги Карловны о погоде, о новостях в доме, о том, как почивали молодые господа, и утверждалось составленное поваром меню обеда.

...Дети встречались с матерью только за чаем в половине первого. В это же время сходились к столу: два гувернера, англичанка мисс Люси и бесцветная особа Ольга Васильевна, в неопределенном звании “чтицы””.

 Внутренняя же жизнь по своему содержанию оставалась вполне патриархальной, “домостроевской” в большинстве дворянских поместий. Вспомним, к примеру, родителей Аркадия Кирсанова в романе Тургенева “Отцы и дети” или героев повести Гоголя “Старосветские помещики”.

 В 1775 году манифестом Екатерины II был обозначен особый разряд городского населения – мещане. Мещанин – человек, вынужденный заниматься наемным трудом, зарабатывать на хлеб насущный и вместе с тем стремящийся “выбиваться в люди”, выйти из сословия мещан, стать богатым. Этот кодекс мещанина был хорошо сформулирован героем А.С. Грибоедова Молчалиным в комедии “Горе от ума”:

 ...Во-первых, угождать всем людям без изъятия -

 Хозяину, где доведется жить,

 Начальнику, с кем буду я служить,

 Слуге его, который чистит платье,

 Швейцару, дворнику, для избежанья зла,

 Собаке дворника, чтоб ласкова была.

 Этикет в мещанской среде играл роль своеобразного лифта, с помощью которого можно было подняться выше своего действительного положения в обществе. Поэтому мещане стремились во всем подражать господам, копировать их образ жизни, манеры, внешние атрибуты культурности.

 Их нравы во многом совпадали с нравами и манерами купечества, но, стремясь обособиться, показать себя изыскано вежливым в обществе, мещанин часто использовал в своей речи всевозможные ученые термины, заимствованные из иностранных языков (причем нередко без достаточного понимания их значения, смысла). Так, в “Женитьбе Бальзаминова” А.Н. Островского мать наставляет сына Михаила Бальзаминова: “Вместо того чтобы говорить “Я пойду прогуляюсь”, лучше скажи “Я променаж сделаю”.

 В своей беседе с важными особами мещане обычно переходили на чрезмерно учтивое и любезное, или, как иронично определял В.Г. Белинский, “галантерейное обхождение”. Порою такое обхождение приводило к курьезам. Так, желая услужить даме, помочь ей нести поклажу, молодой мещанин спрашивал: “Не тяжел ли Вам ваш понос?” Находясь в гостях, в ответ на предложение хозяина дома сменить тарелку после очередного блюда, мещанин говорил: “Прошу Вас не беспокоить себя в тарелочке”.

 Такие карикатурные, уродливые формы поведения мещан, их одержимое стремление подражать высшим слоям общества в образе жизни и манерах при общей культурной неразвитости привело к тому, что само понятие “мещанин” (“мещанство”, “мещанский этикет”, “мещанские вкусы” и т.п.) стало нарицательным, несущим в себе негативно-принебрежительный оттенок бездуховности, неинтеллектуальности, бескультурья и т.п.

 Купечество также стремилось подражать дворянству в манерах и в быту. В домах зажиточных купцов все было обставлено по последней моде: на кухне – повар, в приемной – лакей для доклада, у подъезда – элегантная карета. Купеческий этикет прекрасно представлен в пьесах А.Н. Островского.

 Купцы, как и провинциальные дворяне, плохо зная иностранные языки, но стремясь придать своей речи оттенки благородства и вежливости в разговоре с представителями вышестоящего сословия, употребляли как вторую часть любого слова частицу “с”: “виноват-с”, “ничего-с”, “это как вам угодно-с” и т.п.

 В этой среде были необычайно распространены различные пословицы, поговорки, которые в кругу знакомых заменяли остроумие. Это считалось особым качеством ума, поэтому пословицы употребляли часто без всякой надобности, почти через каждые два-три слова. В этой связи становится понятным то постоянство, с которым А.Н. Островский озаглавливал свои пьесы пословицами, поговорками, описывая жизнь и нравы российского купечества (“На всякого мудреца довольно простоты”, “Не в свои сани не садись”, “Бедность не порок”, “Не было гроша, да вдруг алтын” и др.).

 Были свои особенности и в купеческом гостевом этикете. В книге А.И. Эртеля мы находим следующие наставления о светских приличиях: “... в комнатах как можно аккуратнее держись... Боже сохрани в руку сморкаться... Садиться не сразу садись: раза два скажут, ну, сядь. Да смотри развалиться не вздумай, – за это, брат, случается, и в шею накладывают. Барыня или вообще женский пол войдет, – конечно, не считаю прислуживающих, – то должен как на пружинах вскочить со стула. А там уже их дело, что тебе на это сказать. Супруга-то Косьмы Васильевича из дворян, понимает обхождение. В разговоры шибко не вступай... Руку протягивать никак не моги; подадут – ну, другое дело...”

 Во второй половине XIX века в среде богатого купечества устраивались, как и в среде дворянства, званые обеды, приемы, маскарады. Они одевались по последней моде, имели дома в лучших кварталах города. При организации приемов гостям рассылались специальные билеты.

 “Бал открывали хозяин с хозяйкой. Распорядитель бала объявлял каждое название каждого танца и подавал знак музыкантам. Иногда в программе бала указывались плясуны – исполнители русских плясок, специально приглашенные за плату. В соседних с залой комнатах устанавливались столы с закусками. Молодежь танцевала, а пожилые люди... усаживались за зеленые столы... и начинали излюбленную купеческую игру в стукалку. Под утро, часа в 3 – 4, начинался ужин. Для того чтобы придать особый шик ужину, у каждого прибора помещали специально опечатанное меню и программу музыкальных номеров. В меню и программу старались включить что-нибудь иностранное. Часам к шести утра бал кончался”.

 В целом же купеческое сословие, поначалу представлявшее собой “темное царство”, если и имело свой этикет, то суть его, по выражению Н.А. Добролюбова, составляли самодурство сильных, жеманство женщин, раболепие и угодничество слабых.

 Вместе с тем в конце XIX – начале XX веков русское купечество настолько дифференцировалось, расслоилось, что выдвинуло из своей среды не только образованных, экономически и политически грамотных людей, но даже меценатов, прекрасных знатоков в области культуры и искусства.

 Дети образованных купцов стали получать прекрасное классическое образование с помощью домашних воспитателей, которыми часто становились дети разорившихся дворян, усваивали правила хорошего тона и светского этикета. Возникали смешанные дворянско-купеческие браки. Все это создавало своеобразную социально-культурную базу для появления новой генерации культурных людей России – интеллигентов.

Таким образом, как культурный антипод мещанина в обществе формируется интеллигент – человек образованный, просвещенный, несущий в себе лучшие прогрессивные черты своей эпохи, воспитанный на идеалах Просвещения. Не случайно этот слой людей в России получил еще одно название – “просвещенный читатель”. Как справедливо замечает в своих трудах, посвященных истории русской культуры, А.М. Панченко, книга в России была подобна иконе; это был духовный авторитет и духовный руководитель. Соответственно, чтение не было просто интеллектуальным актом, это была некая “нравственная обязанность” и одновременно “нравственная заслуга”. Поэтому вполне естественно, что интеллигент – человек умственного труда, человек с книгой, читающий ее, а тем более пишущий сам, – становился духовным руководителем, всеобщим авторитетом. А культура речи, которая вырабатывалась в результате постоянного общения с книгами, была отличительным признаком интеллигентного человека.

 Интеллигент был воплощением идейности, просвещенности, духовности, непрерывного самосовершенствования, личной нравственной ответственности перед обществом за свои действия и поступки, которые при этом должны были отличаться тонкостью и деликатностью.

 В среде интеллигенции вырабатывались свои каноны красивого, приличного, достойного поведения. Этикетный кодекс интеллигента включал в себя заниженное внимание ко всему внешнему, поверхностному: интерьеру, роскоши одежды, различным этикетным атрибутам. Демократичность, неброскость, игнорирование дорогостоящих украшений, обязательное наличие хотя бы небольшой библиотеки создавали стиль жизни интеллигентного человека. Для него главным являлось не внешнее впечатление, производимое им в обществе, в свете, не манеры сами по себе (хотя им и отдавалось должное), а нравственное, духовное, личностное начало. Не случайно среди нравственных ценностей ведущей становится истинная честь – достоинство, то есть качество, подчеркивающее самоценность личности. “Имей мужество пользоваться собственным разумом!” – кантовский лозунг становиться очень популярным в среде русских интеллигентов.

 В этой ориентации сознания и нравов на разумность, нравственность, демократизм и служение Отечеству прослеживается преемственность русского интеллигента XIX века с лучшими чертами личностного образца эпохи античности.

 И хотя сегодня наши писатели, публицисты, философы по-прежнему много спорят о том, в чем проявляется интеллигентность, кого можно считать интеллигентным человеком и т.д., остается неизменным и достаточно единодушным понимание того, что воспитанность является необходимой и одной из важнейших составляющих интеллигентности.

 Обращение к истории этикета в России показывает, что этикет как внутренне противоречивая система норм и правил поведения выполняла в обществе те же социально-культурные функции, что и в западноевропейском обществе. Он нес в себе не только то, что отличало русскую культуру от предыдущих, доэтикетных форм российской культуры и от культур других народов, но и то, что связывало, объединяло их. В истории этикета в России мы обнаруживаем и элементы всеобщего исторического развития этого явления. И в этом отношении российский этикет выступает не только одной из исторических форм, но и своеобразной ступенькой в прогрессивном движении человечества к интернациональной, общечеловеческой культуре.

 Как уже говорилось, жизнь и весь быт крестьянства России вплоть до конца XIX века отличались замкнутостью. Забота о поддержании хозяйства поглощала все время и внимание крестьян. Семейная и общественная жизнь, нормы поведения, взаимоотношения между людьми (в селе, в семье, между молодежью и т.п.) были регламентированы патриархальными и религиозными традициями.

 В семье, состоявшей из родителей и детей, все подчинялись старшему в роде. За обеденный стол первым садился глава семьи. Он же первый брал ложкой пищу из общей миски, затем по старшинству брали все остальные члены семьи. Ели молча, разговоры во время еды запрещались. Беседуя, крестьяне говорили степенно, не перебивая друг друга. В разговоры старших молодежь не вмешивалась.

 Гостя полагалось встречать приветливо, ему предоставляли почетное место в помещении – красный угол. Хозяин был рад гостю, и делился с ним всем, что было в доме. Недаром в русских пословицах говорится: “Хоть не богат, а гостю рад” или “Что есть в печи – все на стол мечи”.

 До начала XX века улица была почти единственным местом развлечения и взаимного общения сельской молодежи. Группы молодежи в старину с гармошкой шли с разных концов села на поляну. Девушки водили хороводы, пели песни, играли в горелки и лапту. С конца 90-х годов XIX века в селах, расположенных недалеко от городов, девушки начали гулять на улице вместе с парнями. На улице молодые люди знакомились, плясали под балалайку и гармошку. После гуляния парни провожали девушек домой, стараясь никому не попадаться на глаза. В деревнях появились дома, хозяева которых специально сдавали помещения для устройства вечеров. Снимали помещения на паях. Парень вносил пай за себя и за девушку, за которой ухаживал.

 Осенью и зимой девушки собирались на посиделки у какой-нибудь из подруг. Здесь они рукодельничали, разговаривали, слушали сказки, которые рассказывали пожилые женщины, в перерывах между работой пели и плясали. К концу вечера за девушками приходили парни – провожать их домой.

 Среди трудового населения русских городов было немало мастеровых людей, которые приходили из близлежащих уездов и смежных губерний. В каждой местности развивались свои излюбленные ремесла: тверитяне поставляли сапожников, рязанцы – портных, владимирцы – плотников и столяров. Придя в город осенью, они нанимались к хозяину мастерской с целью заработать и уехать весной обратно в деревню, где оставались их семьи.

 Работа в мастерских начиналась в 5 – 6 часов утра. Проснувшись и умывшись, мастеровые пили чай, после чая работали до 12 часов дня – времени обеда. Ели тут же в мастерской, из общей чашки. Мясо из щей резалось на мелкие куски и опускалось в чашку. Сначала выхлебывали только жидкость, а потом по знаку старшего мастера, который стучал ложкой о край чашки, начинали брать мясо. В 10 часов вечера ужинали, причем считалось неприличным выходить из-за стола до окончания ужина. Затем ложились спать здесь же, где работали.

 Пришедший в мастерскую новый ремесленник или ученик, который вышел в мастера, обязан был устроить “вспрыски” для мастеров, в среду которых он вступал. Ученик, ставший мастером, терял свою кличку (“лодырь”, “длинный” и т.п.) и назывался теперь по имени-отчеству.

 У трудовой городской молодежи местом общения была та же улица. В праздничные дни, когда не было гуляний, играли в бабки, в орлянку, но более всего любили хороводы, их устраивали за заставой. Женщины в этих случаях надевали пестрые яркие ситцевые платья и сарафаны. Парни – цветные рубахи, поддевки, сапоги, суконные картузы с блестящими лаковыми козырьками.

 В 80-х годах XIX века еще сохранялась старая забава русского простонародья – кулачные бои, так называемые “стенки”. Устраивались кулачные бои чаще всего зимой, прямо на улице или на речках, покрытых льдами. В этих боях участвовали сотни людей с той и другой стороны (шли улица на улицу, квартал на квартал).

 Революция 1917 года резко изменила не только социально-экономическую жизнь в России, но и вторглась в старый быт и этикет, нарушив гудком бронепоезда “патриархальную тишину” “голубой Руси”. Новые “пролетарские” правила этикета чаще всего исходили из принципа “от противного”, в соответствии с “революционной” идеей – “кто был никем, тот станет всем”. Ломке подвергся и светский этикет столичной жизни, и старосветские нравы русской “глубинки”.

 Отменялась, в частности, услужливость кавалеров перед дамами: ибо женщина перестала быть дамой, и перешла в класс “товарищей” (или “классовых врагов”). Ухаживать же за товарищем (если он не болен) – глупо. Ухаживать за классовым врагом – преступно.

 Главное в человеке – согласно “инструкциям партии и правительства” – “классовое чутье”, а за пристальное внимание к своей внешности можно было даже понести наказание (известны примеры, когда в первые послереволюционные годы исключали из комсомола за маникюр на руках).

 Старший член семьи, который в патриархальном укладе был непререкаемым авторитетом, уступил (не без “некоторого” нажима со стороны) свое влияние партийному лидеру “в центре и на местах”.

 Впрочем, столь радикальная “переоценка ценностей”, свойственная любой революционной эпохе (будь это революция социальная или научно-техническая, или какая угодно другая), имела, как обычно, достаточно локальный характер – ибо оставалась ограниченной и временем, и пространством.

 Первоначально возвращение к европейскому стилю общения, столь ненавистному радикалам от революции, было вызвано выходом новой России (СССР) на международную арену, признанием ее государственного статуса со стороны мирового сообщества. И этикет вернулся в среду советских дипломатов и высших партийных и правительственных функционеров, представлявших интересы России за рубежом.

 Внутри же самой страны, плотно прикрытой от постоянных глаз “железным занавесом”, продолжал насаживаться грубый классовый этикет “победившего пролетариата”. Разумеется, в любом обществе во все времена живут люди, способные сохранять свое лицо при любых ситуациях. Но нас интересует официально принятая в стране доктрина поведения и нравов, а не подлинно героические попытки “отдельно догнивающих интеллигентов” сохранить культуру и себя.

 С течением времени Россия все больше и больше “открывалась” для контактов. И все большее распространение получали в ней общепринятые нормы общения, которые во второй половине XX века приобрели универсальный (для цивилизованных стран) характер.

 Завершая раздел о развитии этикетных норм России, следует отметить следующее.

 Нравственную культуру никак нельзя создать искусственно, в приказном порядке или с помощью одной науки. Нравственность органически вырастает на основе конкретной жизнедеятельности – труда, общения, обычаев и традиций той или иной общности. Она медленно и постепенно складывается путем выработки идеальных целей и норм и их проверки.

 Например, крестьянский труд, отношения крестьян в общении служили важными основаниями нравственной культуры. Необходимость заботиться о земле, природе, растениях и животных воспитывала в людях любовь к живому существу, внимание к его нуждам, прилежание и аккуратность. Земля была щедра к тому, кто ее любил и кто умел работать. Крестьянский мир был источником взаимопомощи, коллективного разума, здравого смысла. Близость крестьянина к природе формировала в нем наблюдательность, чуткость, эстетические чувства. Крестьянская культура не лишена была изъянов. Были в ней и патриархальность, и мелочная расчетливость, и узость духовного кругозора. Но она была живым, естественным родником нравственных чувств и понятий.

 Не менее значительным источником нравственности был в России образ жизни дворян. В дворянской среде зародились и окрепли понятия чести, достоинства, уважения к личности и чужому мнению, принципы верности и справедливости. Конечно, и дворянская мораль не была идеальной. Среди дворян, как и в других классах общества, были люди сильные и слабые, совестливые и бессовестные, добрые и злые. Но и дворянство, и крестьянство были живые, органические общности, рождавшие, питавшие нравственность. Они поддерживали критерии нравственности и общественное мнение.

 Опорой нравственности были семья, церковь, школа, тесно друг с другом связанные. Каждый из этих институтов нес ответственность за формирование какой-то важной стороны нравственности. Уважение к святости брака, его таинствам, над которыми смеялись подчас пропагандисты атеизма, способствовали укреплению чувства долга, уважения к старшим, обязательств по отношению к старикам и детям. Разумеется, не только атеисты расшатали семейную нравственность. Тут сыграли роль и экономическая незащищенность семьи, и изменение ее функций в условиях города. Но и идеология, постоянно подчеркивавшая косность, отсталость, патриархальность семейного быта, внесла в разрушение семьи свой немалый вклад.

 Нельзя недооценить роль в развитии нравственной культуры интеллигенции. В ее среде формировались идеи прав и свобод личности, преданность истине, уважение к индивидуальному вкусу и таланту. Но свободная городская жизнь, самоуправление в городах, демократия не получили широкого развития в России. Поэтому общественно-политические и правовые основы нравственной культуры были у нас хрупки, поверхностны. Интеллигенция вырабатывала и оттачивала свою нравственность в философских и литературных кружках, в художественном творчестве.

 Гораздо более мощным, чем в других культурах, был у нас пласт душевной нравственности, выразившийся в творениях русских писателей-классиков XIX века. Глубокой разработкой нравственной культуры, тонким пониманием диалектики души мы обязаны Гоголю, Толстому, Достоевскому, Гончарову, Чехову.

 Вместе с тем именно интеллигенции суждено было сыграть роковую роль в деформации и разрушении общечеловеческих начал нравственности. Сложившаяся в середине прошлого века своего рода “духовный орден”, разночинная интеллигенция находилась в трагическом, противоречивом положении. Она чувствовала свою связь с народом и зависимость от власти. Говоря о долге перед народом, она чуждалась народной культуры. Элементы дворянского барства в сочетании с рахметовским аскетизмом и базаровским нигилизмом способствовали отрыву от корней народной этики, уходу в социальные фантазии и мечты. Эти мечты получили мощную поддержку со стороны марксизма, который был воспринят многими интеллигентами как наконец-то найденный теоретический “якорь спасения”, позволявший соединить мечты о народном счастье с основаниями экономической науки. Однако экономическая сторона марксизма для многих была скучна и непонятна, и жизненным кредо стала вера в мировую революцию пролетариата, в возможность радикальной переделки общества и природы.

 Изменения в уровне и характере нравственности после революции были связаны с действием многих факторов. Но главную роль тут сыграло уничтожение тех естественных социальных общностей, которые были опорой и питательной почвой нравственного сознания: крестьянства, дворянства, духовенства, купечества, городского мещанства, старой интеллигенции. Нравственная культура лишилась своего социального базиса. С одной стороны, в условиях военного коммунизма, а затем в период сталинщины и укрепления командно-административной системы общество автоматизировалось, превращалось в аморфную массу, которой легко было управлять, но которая не рождала живых нравственных чувств, а скорее деградировала в нравственном отношении. С другой стороны, в недрах бюрократического аппарата рождалась новая элитарная нравственность. Система пропаганды настойчиво внедряла в сознание людей особые, отличные от общечеловеческих, нормы поведения, основанные, якобы, на классовом подходе и преданности идеалам коммунизма. В первые годы существования советской власти был распространен так называемый этикетный нигилизм, полное отрицание правил приличия, принятых в светском общении до революции. Сам термин “этикет” отождествляется с пережитками классовой морали и исчез из обихода до 60 –х годов.

 Времена перелома всегда несут с собой, кроме всего прочего определенную долю неуверенности. Особенно если перелом происходит стремительно и радикально. Тогда обществу приходится решать вопрос, действительно ли новое настолько лучше? Было ли в прошлом что-то такое, что имело бы смысл сохранить? Осознание прежнего и прогресс всегда должны идти рука об руку.

 В результате в обществе потеряны нравственные ориентиры, нарушен фундамент этикета. Предстоит трудная работа всех слоев населения по возрождению нравственности.

Я что-то не договорил про история этикета в россии, тогда сделай замечание в комментариях Надеюсь, что теперь ты понял что такое история этикета в россии и для чего все это нужно, а если не понял, или есть замечания, то не стесняйся, пиши или спрашивай в комментариях, с удовольствием отвечу. Для того чтобы глубже понять настоятельно рекомендую изучить всю информацию из категории Этикет

Ответы на вопросы для самопроверки пишите в комментариях, мы проверим, или же задавайте свой вопрос по данной теме.